Герберт Уэллс - Морская Дама

Мелвил глубокомысленно изрек:

– Пусть не существует Венеры Анадиомены*, но есть Михаил с его мечом. («Появившаяся на поверхности моря» (греч.). Одно из прозвищ Афродиты, почитавшейся в Древнем Риме под именем Венеры).

– Да, суровый архангел в доспехах! Правда, он ведь разил настоящего, ощутимого дракона, а не собственные желания. А в наше время с драконами принято так или иначе договариваться – поднимать Минимальную Заработную плату, правдами и не правдами обеспечивать Трудящиеся Классы лучшим Жильем, – отдавать столько же, сколько получаешь.

Мелвил полагает, что тут он несколько исказил его мысль.

– Нет, – продолжал Паттерне. – У меня нет сомнений насчет моего выбора. Я пойду в ногу… с себе подобными; я займу свое место в шеренге, ведущей великую битву за будущее, которая и есть смысл жизни. От такого морального состояния прекрасно помогает холодный душ, и я его приму. Нужно положить конец этому безнравственному заигрыванию со всякими снами и желаниями. Я распишу все свое время по часам и установлю твердые жизненные правила, я поставлю на карту свою честь, я посвящу себя Служению, как подобает мужчине. Труд с чистыми руками, борьба и подвиг.

– А кроме того, есть ведь еще, знаете ли, мисс Глендауэр.

– Ну, конечно! – сказал Чаттерис с легким оттенком неискренности в голосе. – Возвышенная, с открытой душой и огромными способностями. Клянусь богами! Пусть не будет Венеры Анадиомены, но должна быть хотя бы Афина Паллада. Это она всегда выступает как примирительница.

И тут, к крайнему удивлению Мелвила, он сказал следующее:

– Это будет, знаете ли, не так уж и плохо.

Мелвил говорил мне, что при этих словах с трудом сдержал досаду.

А потом, как он рассказывал, Паттерне произнес что-то вроде речи.

– Дело заслушано, – сказал он, – приговор вынесен. Я – то, что я есть. Все решено, все уже позади. Я мужчина и обязан поступить, как подобает мужчине. Вот передо мной мечта, свет и водительница мира, призывный огонь на высокой скале. Пусть горит! Пусть зовет! Мой путь лежит рядом с ним – и мимо, минуя его… Я сделал выбор. Я обязан быть мужчиной, прожить жизнь как мужчина и умереть как мужчина, неся бремя своего общественного положения и своего времени. Вот и все! Я предавался мечтам, но вы видите, что я сохранил рассудок. Пусть пылает призывный огонь – я отрекаюсь от него. Я сделал свой выбор… Отрекаться и снова отрекаться – вот что такое жизнь для каждого из нас. Если нас и посещают мечты, то лишь для того, чтобы мы могли от них отречься, если в нас есть живое чувство, то лишь для того, чтобы не давать ему пищи. В каждом из нас позволено жить лишь части его существа. Почему же я должен быть исключением? Для меня она – зло. Для меня она – смерть… Но только зачем довелось мне увидеть ее лицо? Зачем посчастливилось услышать ее голос?

Они вышли из тени и стали подниматься по длинной пологой тропе, пока внизу не показалась далекая цепочка огоньков Сандгейта. Вскоре они дошли до обрыва, которым заканчивалась прибрежная возвышенность. Далеко позади по-прежнему играл оркестр, но сюда его звуки долетали смягченными, смутными и едва различимыми. Некоторое время они стояли молча, глядя вниз. Мелвил попытался угадать мысли своего спутника.

– Почему бы не отправиться туда сегодня? – спросил он.

– В такой вечер? – Чаттерис внезапно обернулся и окинул взглядом море, залитое лунным светом. Он стоял неподвижно, и в холодном белом сиянии его лицо казалось твердым и решительным.

– Нет, – произнес он наконец тихо, и это прозвучало как тяжелый вздох.

– Отправляйтесь к той девушке, что ждет вас там, внизу. Покончите с этим делом. Она там, думает о вас…

– Нет, – сказал Чаттерис. – Нет.

– Еще нет десяти, – сделал Мелвил еще одну попытку.

Чаттерис подумал.

– Нет, – ответил он. – Не сегодня. Завтра, при свете обычного дня. Нужно, чтобы день был самый обычный, будничный и серый. С юго-западным ветром. А в такую тихую, ласковую ночь… Неужели вы думаете, что я смогу сегодня сделать что-нибудь подобное?

И он вполголоса произнес еще одно слово, словно оно становилось убедительнее от повторения:

– Отречься…

– Клянусь богами, – сказал он неожиданно, – сегодня какая-то сказочная ночь! Взгляните на огоньки в этих окнах, там, внизу, а потом посмотрите вверх – в беспредельную синеву неба. Туда, где, словно изнемогая в захлестнувших ее потоках лунного света, сверкает одинокая звезда…