Любен Дилов: К вопросу о дельфинах

Я находился тогда по ту сторону глобуса, в огромном прекрасном городе на берегу Тихого океана. Там как раз заседал международный конгресс океанологов, и мое журналистское удостоверение позволило занять место на галерее.

Первым выступал известнейший специалист, пионер в изучении дельфинов, директор самого крупного океанариума. Но, несмотря на профессорское звание, он повел себя скорее как популяризатор своих идей, чем солидный ученый, — почти цирковым жестом он подал знак ассистенту, тот включил магнитофон, и зал наполнился плеском, криками, писком, бульканьем. На этом фоне отчетливо прозвучало:

— Т-тобрый т-тень, т-трузья люти. Шелаем сторофья и успех-хов. Т-тобрый т-тень, т-трузья люти. Шелаем сторофья и… — и длинный ряд звуков, тихих и ласковых, словно объяснение в любви на непонятном языке.

Профессор торжествующе произнес:

— Это дельфин Моро. Прошу вас завтра в океанариум, там он лично поговорит с вами.

Зал готов был взорваться аплодисментами, но в партере кто-то громко выкрикнул: — Позор!.. Убийца! Убийца!

Возмутитель спокойствия вырвался из рук служителей и, как кнутом, рассекал воздух своим скандальным «Убийца!» Потом он вдруг покорился и позволил вывести себя.

Я бросился за ним. Не помню, что я говорил, чтобы завоевать его доверие, как мне удалось убедить его зайти вечером ко мне в гостиницу. С порога он спросил с вызывающей иронией:

— Ну, так что же вам сказал профессор?

Отрицать, что такой разговор действительно состоялся, не имело смысла.

— Он глубоко сожалеет, вы были его лучшим сотрудником. — деликатно ответил я, но его улыбка разозлила меня, и я рискнул добавить:

— Он сказал также, что у вас появились какие-то странные идеи и однажды ночью, в состоянии сильного душевного расстройства, вы выпустили в океан всех его дельфинов. — Вы должны выслушать и другую сторону в этом споре, — спокойно произнес мой собеседник.

— Выслушать… кого?

— Пойдемте, — попросил он тихо, словно остерегаясь проявлять настойчивость. — Уверяю, вы не пожалеете.

Против этой печальной кротости невозможно было устоять.

— Давайте возьмем такси, — предложил он. — Сейчас луна рано заходит, времени у нас мало, а нам нужно уехать подальше от людей.

Ну конечно! Как же обойтись без луны — атрибута всех глупостей, которые хотят выдать за таинственные или романтические!

Я ругал себя за то, что поехал (да еще на такси, это при моем финансовом положении), уступив просьбе сумасшедшего. Господи, дернуло же меня связаться с этим идиотом.

— Извините, — словно проснувшись, заговорил он, — Знаете, когда я собираюсь к нашим друзьям, мне надо подготовиться, освободить свою душу ото всего, что ей мешает. Вы меня о чем-то спросили? О любви к дельфинам? Видите ли… Вот, например, я вас не знаю, но, скажем, люблю вас и, чтобы вас узнать, разрежу вам живот — посмотреть, как вы устроены внутри, разобью вам череп, насую в мозг разных электродов. буду смотреть, как вы реагируете на раздражение электрическим током, стану колоть вас иглами и, наконец, вооружившись палкой, начну принуждать вас учить язык марсиан, если таковой существует. Как бы вы отнеслись к такой любви?

Я хотел прервать его словами: «Мне известна маниакальная программа общества защиты животных!», но побоялся сделать это. Если сумасшедший невинным тоном говорит тебе о разрезании живота и других подобных вещах, невольно приходится охлаждать свой полемический пыл.

— Знаете, когда меня объявили сумасшедшим? Когда я научился разговаривать с дельфинами. Это умели многие. До меня. Старые рыбаки, для которых море — жизнь, а не фабрика рыбы…

Я вспомнил, что мой друг Борис "Априлов, скитаясь по Черноморскому побережью, встретил однажды такого рыбака; он написал о нем рассказ — поэтическую историю о помешанном добряке, чья нетронутая цивилизацией душа сохранила способность общаться с природой. Мой ночной провожатый продолжал задумчивым голосом:

— Это было тогда, когда я силой перетащил их одного за другим и выпустил в океан.

— Силой?

— Да, они так самоотверженно любят нас, что не хотели покидать океанариум. Некоторые вернулись. Плавали вдоль берега и ждали, когда выйдут люди профессора. Сами пошли к ним в сети. Они готовы переносить любые страдания, лишь бы заставить нас увидеть их желание быть понятыми. Потому что они нас знают. Даже те молодые и храбрые дурачки, которые вернулись, даже они нас хорошо знают.