Сэмюэль Дилэни - Вавилон - 17 [Вавилон - 17. Нова. Падение башен]

Горничная взяла это эбеновое богатство и потянулась к серебряной цепочке с нанизанными через каждые полтора дюйма жемчужинами.

— Мэм, что вы там рисуете?

— Надеюсь установить инверсию субтригонометрических функций. Мой учитель в университете открыл непрерывные функции, но никто еще не нашел обратных.

Горничная вплела цепочку и воткнула гребень в каскад волос, упавших на плечи Кли.

— А… а что вы будете делать с ними, когда найдете?

— Да-а, — сказала Кли, — действительно, пользы от них никакой не будет. Когда-нибудь им найдется применение, но пока они бесполезны. Зато интересно.

— Наклоните голову чуть влево, мэм, вы будете выглядеть превосходно! — Пальцы ловко уложили волосы волной. — Просто замечательно.

— Надеюсь, Тумар придет. Без него мне будет скучно.

— Но ведь сам король приедет, — сказала горничная. — Я видела карточку с его согласием.

— Мой отец будет рад этому больше, чем я. Брат ходил в школу с королем до… до коронации Его Величества.

— Неужели? — сказала горничная. — Подумать только! Они дружили?

Кли пожала плечами.

— Мэм, вы видели, как украшен зал? А закуски из рыбы? Знаете, это самая мелкая из той, что выращивает ваш отец.

— Знаю, — улыбнулась Кли. — Не думаю, что я когда-нибудь в своей жизни съем хоть одну папину рыбу. Это ужас какой-то. Но считается, что она очень хорошая.

— Очень хорошая, мэм. Очень. Ваш отец замечательный человек, он выращивает такую хорошую, такую крупную рыбу. Но правда и то, что она чем-то отличается от той, что привозят с побережья. Я пробовала, так что знаю.

— А в чем разница? — спросила Кли.

Горничная задумалась.

— Не знаю, мэм. Но каждый скажет, что разница есть.

Замок на парадной двери помнил отпечаток его большого пальца.

— Пока ты прав, — говорил Джон. — Да, я верю тебе. Выбирать мне особенно не из чего. — Он был в кладовой отцовского дома. — Я буду верить тебе — какой-то своей частью, во всяком случае. Почти пять лет назад меня посадили за глупость, которую я сделал, но я при всем желании не мог себя убедить, что в этой глупости виноват я один. Я не собираюсь взваливать вину целиком на Оска, на случай и все такое… Но я хочу выбраться из этого. Я хочу быть свободным. Я шел почти на самоубийство, пытаясь бежать с рудников. И два человека, вероятно, умерли, помогая мне. Да, ты вывел меня из этого безупречного стального кладбища и ты направил меня к радиационному барьеру. За это спасибо. Но я все еще не свободен и все еще хочу свободы больше всего на свете. Да, я знаю, что ты добиваешься, чтобы я что-то сделал, но я не понимаю, что я должен сделать. Ты обещал рассказать. Ладно. Но ты сидишь в моей голове и, пока ты там, ни о какой свободе и речи нет. Ты видишь, я повинуюсь тебе, но предупреждаю: если я увижу еще одну трещину в стене, еще один проблеск света, я пошлю тебя к черту. Потому что, пока ты во мне, я по-прежнему заключенный.

В кладовой замерцал свет. Джон стоял за высоким шкафом с посудой. Кто-то входил в кладовую. Из-за шкафа показалась рука, широкая, с черными волосами, украшенная браслетом с голубым камнем неправильной формы. Когда дверь открылась, рука исчезла. Звон тарелок на полках, звяканье фарфоровой посуды и голос:

— Здесь все в порядке. Неси эту.

Дверь закрылась. Джон шагнул вперед. Все здесь было ему знакомо. Вот дверь в главную кухню. Он вышел и медленно пошел по холлу к столовой. В холле стоял стол красного дерева со скульптурой из алюминиевых прутьев и стеклянных шаров. Она была ему незнакома. Раньше на столе стояла голубая керамическая ваза. Глазурь ее была вся в трещинах. Бирюза в сочетании с большим красным столом казалась ему слишком богатой, слишком чувственной. Он разбил вазу. Разбил нечаянно. Он вспомнил свою первую реакцию: оказывается, глазурь покрывала вазу только снаружи! Ему было тогда четырнадцать лет.

Он вошел в семейную столовую и остановился. Во время приемов сюда не полагалось входить. Слышалось нежное тиканье сотни часов. Все полки были уставлены отцовской коллекцией хронометров. Он заметил, что полки висели вровень с его глазами. Когда он последний раз был в этой комнате, полки были выше. Свет из двери падал на циферблаты, одни величиной с ноготь, другие — больше его головы. «За пять лет прибавилось много новых», — подумал он.

Когда ему было восемнадцать лет, он стоял в этой комнате и рассматривал тонкий развилок энергетического ножа. Потом, в королевском дворце, сжимая в руке тот же нож, он испытал внезапный страх: сейчас его обнаружат! Страх перешел в панику, он совершенно растерялся, а страх стал еще сильнее и гирей повис на ногах. Когда Джон бежал по сводчатому коридору, ноги просто прилипали к полу.