Сэмюэль Дилэни - Вавилон - 17 [Вавилон - 17. Нова. Падение башен]

Мышонок сидел на полу, шаря по днищу футляра в поисках пропавшей рукоятки управления.

— Почему ты не напишешь о себе?

— Прекрасная идея! Но кто бы стал читать такой роман? Ты?

Мышонок нашел рукоятку и приладил ее на место.

— Не думаю, чтобы я смог прочесть такую длинную вещь, как роман.

— Но если бы сюжет был, скажем, столкновением между двумя могущественными семействами, например между Принсом и капитаном, ты все равно бы не захотел читать?

— Сколько записей ты уже сделал для своей книги? — Мышонок пустил по ангару пробный луч.

— Нет и десятой части того, что мне необходимо. Если даже она и обречена сразу стать допотопной музейной реликвией, это будет искрящаяся драгоценными камнями, — он откинулся на сети, — искусная, — кольца загремели, голос его поднялся, — тщательная работа, безупречная!

— Я родился, — сказал Мышонок. — Я должен умереть. Я страдаю. Помоги мне. Я бы тогда написал тебе твою книгу вместо тебя.

Катин опустил на глаза свои длинные слабые пальцы. После недолгого молчания он сказал:

— Мышонок, иногда мне хочется плакать от твоих слов.

Запах тмина.

Запах миндаля.

Запах кардамона.

Падающие звуки перепутались меж собой.

Обкусанные ногти, распухшие суставы, ладони Катина подрагивали в такт осенним краскам: на цементном полу, в сети, танцевала его тень.

— Эй, это ты там, — засмеялся Лео. — Ты играешь, да, Мышонок! Ты играешь!

И тень танцевала, пока ее не спугнули голоса.

— Эй, ребята, вы еще…

— …здесь? Капитан сказал нам…

— …велел найти вас. Время…

— …собираться. Идемте…

— …пора в путь.

(Созвездие Дракона. Федерация Плеяд. Полет «Руха». 3172 г.)

— Паж жезлов.

— Справедливость.

— Приговор. Моя взятка. Лама чаш.

— Туз чаш.

— Звезда. Моя взятка. Отшельник.

— К козырям легла! — засмеялся Лео. — Смерть.

— Дурак. Моя взятка.

Потом:

— Рыцарь монет.

— Тройка монет.

— Король мечей. Моя взятка.

— Дьявол.

— Маг. Моя взятка.

Катин смотрел на потемневший шахматный столик, где Себастьян, Тай и Лео после часа, посвященного воспоминаниям, играли в три руки в Таровист.

Он не слишком хорошо знал эту игру, но они-то этого не знали, и он размышлял, почему его не пригласили. Он наблюдал за игрой через плечо Себастьяна уже минут пятнадцать. Черное существо жалось к ногам хозяина, волосатые руки брали и сбрасывали карты, Катин старался свести воедино имеющиеся у него знания, чтобы вклиниться в их игру.

Они играли так быстро…

Он поднялся.

Пошел к пандусу, на котором сидели Мышонок и Айдас, болтая ногами над бассейном, улыбнулся, сунул руку в карман и щелкнул переключателем диктофона, поставив его на запись.

Айдас в это время говорил:

— Эй, Мышонок, что, если я поверну эту рукоятку?..

— Смотри! — Мышонок оттолкнул руку Айдаса от сиринкса. — Ты всех здесь ослепишь!

Айдас задумался.

— У того, который был у меня, когда я с ним баловался, не было… — голос прервался в ожидании привычного окончания фразы.

Ладонь Мышонка скользнула с дерева на металл, потом на пластик. Пальцы коснулись струн и извлекли несколько негромких нот.

— Ты ведь действительно можешь покалечить кого-нибудь, если будешь неправильно обращаться с этой вещью. Он обладает острой направленностью, и количество света и звука, которое можно извлечь отсюда, достаточно для того, чтобы повредить сетчатку или порвать барабанную перепонку. Для того чтобы получать голограммное изображение, в этой штуке используется лазер.

Айдам покачал головой.

— Я никогда не играл ни на одном так долго, чтобы понять, как устроен он внутри.

Он протянул руки и тронул струны.

— Этот, конечно, красивый…

— Хэлло, — сказал Катин.

Мышонок что-то буркнул и положил руку на звучавшие струны.

Катин уселся на другую сторону от Мышонка и некоторое время его разглядывал.

— Я сейчас думал, — сказал он, — что в десяти случаях из десяти, когда я просто говорю «Хэлло», проходя мимо кого-нибудь, или если человек, к которому я обращаюсь, сам куда-то спешит, я провожу последующие пятнадцать секунд, воспроизводя случившееся и размышляя: то ли моя улыбка была принята за проявление чрезмерной фамильярности, то ли выражение лица получилось слишком холодным. Я повторяю снова и снова, изменяя тон и пытаясь экстраполировать изменения, могущие приводить к реакции другого человека…

— Эй, — Мышонок взглянул поверх сиринкса. — Не расстраивайся. Ты мне нравишься. Я просто занят сейчас, вот и все.