Эрик Фрэнк Рассел - Миг возмездия. Невидимый спаситель. Загадка планеты гандов. Сквозь дремучий ад

— Как не совестно?

— Сдаюсь, — Грэхем поднял руки.

— И даже намекнул, что у него на уме, — продолжила доктор Кэртис, — но казался ошеломленным и вскоре откланялся. А направляясь к выходу, задумчиво пообещал: “Постараюсь раздобыть тебе такую ложку”. Я убеждена: Фармилоу что-то замыслил. Это были не пустые слова! — Ее плавно изогнутые брови вопросительно приподнялись. — Он действительно что-то замыслил. Но что же именно?

— Собачью чушь, — отозвался Грэхем, и тоже поболтал в воздухе невидимой ложкой. — Очередную чушь во всем этом безумном деле. Должно быть, профессор Фармилоу немного тронулся от избыточной учености. Отправился домой изобретать проволочный венчик для взбивания голубых яиц, а дни свои кончит, забавляясь им в клинике Фоссета. Там, у Фоссета, гениальных изобретателей — несколько дюжин.

— Знай вы профессора так же хорошо, как я — воздержались бы от подобных дурацких замечаний, — резко ответила девушка. — И уж он-то никогда не терял головы. Я на вашем месте навестила бы его. Вдруг да найдется что-нибудь стоящее? — Она подалась вперед. — Или, как всегда, придете слишком поздно?!

— Ну хорошо, хорошо, — поморщился Грэхем, — лежачего не бьют. Отправлюсь к нему прямо сейчас и немедленно.

— Вот и умница, — похвалила доктор Кэртис. Она следила, как Грэхем поднимается, берет шляпу, готовится уйти, и в глазах вновь мелькнула тревога. — Может быть все-таки снизойдете и расскажете, что стряслось?

— Стряслось? — Грэхем подчеркнуто неторопливо повернулся. — Послушайте, это смешно! Ха–ха–ха…

— Не пытайтесь меня провести. Воя эта нервная болтовня о свиданиях врача не обманет. Вы не успели появиться, а я увидела: человек встревожен. Испуган!

— Я — испуган?

— У вас был такой вид, словно вы убить кого-то готовились. — Она стиснула руки: — Что случилось, Билл? Новое? Худшее?

— Окаянство! — Он задумался на миг, потом сдался. — Вам, полагаю, можно рассказать. Все равно узнаете, рано или поздно.

— О чем?

— Похоже, убивать перестали. Теперь эта сволочь хватает людей живьем и волочит по воздуху невесть куда. — Грэхем повертел шляпу в руках. — Понятия не имею, зачем и куда волокут. Могу лишь гадать, а догадки выходят невеселыми…

Девушка побледнела.

— Вот вам и последняя редакция старого, как мир, изречения: судьба, горшая смерти, — зло прибавил Грэхем и нахлобучил шляпу. — Так что, Бога ради, берегите себя и держитесь от витонов подальше. Впрочем, от свиданий не отказывайтесь даже под угрозой улететь на витоне верхом — уговор?

— Я не назначаю никаких свиданий.

— Пока. Но рано или поздно — назначите. Когда заваруха окончится, вы от меня за здорово живешь не отделаетесь. — Он ухмыльнулся: — Времени будет сколько душе угодно, и я всецело посвящу его вам!

Он отворил дверь, унося в памяти ее легчайшую улыбку — точнее, тень улыбки. Выскальзывая из ворот на окутанную мраком дорогу, стелившуюся под угольно–черными небесами, Грэхем знал: девушка все еще улыбается, вспоминая прощальную стрелу, им пущенную. Впрочем, долго и подробно размышлять о докторе Кэртис и ее улыбке не пришлось.

Вдали, из нависших черных облаков, начали низвергаться сверкающие голубые капли, — адский дождь, выпавший и роем поднявшийся ввысь. Грэхем, разумеется, не мог различить подробностей, однако чуял: витоны взлетают отнюдь не налегке.

Перед его мысленным взором предстали безжизненные тела, сникшие, повисшие в объятиях омерзительных тварей. А под ними, на земле, тысячи пушек нацелены в низкое, облачное небо; чуткие раструбы радаров застыли, карауля нашествие иного врага — сотворенного из плоти и крови. По болоту шатаются в поисках лягушек — пока лягушки дерутся не на жизнь, а на смерть.

“Как должны воспринимать массовые похищения те, кто не прошел обработку по формуле Бьернсена? — подумалось Грэхему. — Столь устрашающее появление неведомых сил наверняка подтверждает самые древние поверья. Такое приключалось и раньше. Возьмите историю, старинные предания — люди внезапно сходят с ума, летают по воздуху. Возьмите древние рисунки, на которых возносятся фигуры, скорченные внутри непонятных шаров…”

Он вспомнил старика–ученого, который поспешил домой, захваченный несуразной идеей. “Доллар против цента, Билл Грэхем, — сказал он себе, — ставлю доллар против цента: профессор Фармилоу свихнулся, смотался либо скончался”.

Усмехаясь собственной мрачной шутке, он свернул на Дрекслер Авеню и стал осторожно пробираться по обочине, стараясь держаться в самой густой и непроглядной тени. Резиновые подошвы беззвучно ступали по земле; серые, блестящие, как агаты, глаза бдительно всматривались в ночное небо, стараясь не упустить неожиданного нападения. Глубоко внизу, прямо под осторожно крадущимися ногами, бериллиевая сталь продолжала неотступно перемалывать руду и валуны.