Конни Уиллис - Книга Страшного суда

Она застыла на коленях, вцепившись в колесо. Если этот человек — этот верзила — все еще где-то поблизости и наблюдает за ней, он увидит, что она обнаружила след.

— Ау! — крикнула Киврин, перепугав птиц до полусмерти. Щебетанье сменилось гвалтом и хлопаньем крыльев, потом все стихло. — Есть здесь кто-нибудь?

Она постояла, прислушиваясь, и ей показалось, что рядом снова кто-то дышит.

— Отзовитесь! Мне грозит погибель и слуги мои разбежались.

«Отлично, молодец. Теперь он знает, что ты одна и совершенно беззащитна».

— Ау! — крикнула она снова и двинулась в осторожный обход по поляне, всматриваясь в темноту между деревьями. Ничего не видно, даже если он там, она его все равно не разглядит. За кромкой поляны все сливалось в одну сплошную тень. Даже дорогу и рощицу теперь не отыскать. Провозится еще дольше, и станет совсем темно, как тогда вытаскивать повозку?

Впрочем, вытаскивать ее теперь все равно нельзя. Тот, кто наблюдал за Киврин, стоя между двумя дубами, уже знает, что повозка в лесу. Может, он даже видел, как она возникла из ниоткуда, в искристом мерцании, будто наколдованная алхимиком. Тогда он наверняка побежал за столбом для костра, который, по уверениям мистера Дануорти, здесь припасен у каждого. Но если так, он бы все равно что-нибудь сказал. Хотя бы «Батюшки-светы!» или «Свят-свят-свят!» и Киврин услышала бы, как он ломится через подлесок.

А раз он не убежал, значит, при появлении не присутствовал. Он набрел на нее позже, увидел, как она лежит без сознания в лесу рядом с перевернутой повозкой. И что подумал? Что ее ограбили на дороге, а сюда отволокли, чтобы скрыть следы?

Тогда почему он не попытался помочь? Почему стоял, молчаливый, словно дуб, успел даже оставить глубокий отпечаток, а потом снова скрылся? Может, решил, что она мертва? И испугался необряженного тела? Ведь вплоть до XV века бытовало поверье, что в тело усопшего, не погребенного по всем правилам, тут же вселяются злые духи.

А может, как раз наоборот, он побежал за помощью — например, в тот же Скендгейт — и теперь сюда спешит полдеревни с фонарями.

Тогда нужно оставаться на месте и ждать. Даже, наверное, лучше лечь. Они придут, начнут строить вслух догадки, понесут ее в деревню, и она, как предполагалось с самого начала, сможет услышать их говор. А что, если он вернется один? Или с друзьями, но совсем не для того, чтобы помочь?

Мысли путались. Теперь ломило не только виски, но и лоб. Киврин потерла его рукой, и в ушах зазвенело. А холодно-то как! Этот плащ, несмотря на кроличий мех, совсем не греет. Как люди пережили Малый ледниковый период в таких плащах? А кролики как пережили?

Ладно, с холодом еще можно бороться. Насобирать хворост и разжечь костер, а потом, если хозяин отпечатка вернется с недобрыми намерениями, отогнать его горящей головней. Если же он пошел за подмогой и не может отыскать повозку, то огонь укажет ему путь.

Киврин заново обошла поляну, выискивая хворост. Дануорти настоял, чтобы она научилась разводить костер без трута и кремня. «Гилкрист хочет, чтобы вы бродили по Средневековью в разгар зимы, не умея даже костер развести?» — возмущался он, и Киврин в оправдание сказала, что ей ведь, по вероятностным подсчетам, не придется проводить много времени на открытом воздухе. Но все-таки могли бы учесть, как тут холодно.

От мерзлых веток леденели руки, каждый наклон отдавался головной болью. В конце концов она перестала нагибаться, просто шарила по земле, не опуская голову. Помогло, но не слишком. Может, это все от холода — и раскалывающаяся голова, и бессилие? Надо поскорее разжечь костер.

Хворост был сырым и заледеневшим. Не загорится. И листья тоже сырые, прелые, на растопку не пойдут. Нужен сухой трут и острая палка. Сложив охапку хвороста у корней дерева и стараясь не качать головой, Киврин пошла назад к повозке.

На раскуроченной стороне повозки нашлось несколько подходящих щепок. Киврин посадила две занозы, пока их отламывала, зато разжилась сухой растопкой — хоть и холодной. Углядев прямо над колесом большой заостренный обломок, Киврин нагнулась к нему — и чуть не упала от накатившего головокружения и тошноты.

— Давай-ка ты лучше ложись, — велела она самой себе вслух.

Держась за борт повозки, Киврин осела на землю.

— Доктор Аренс, — прерывающимся голосом сказала она, — пора бы что-то изобрести против симптомов перескока. Это тихий ужас.

Надо чуть-чуть отлежаться, тогда, может быть, головокружение пройдет и получится разжечь костер. Но для этого нужно нагибаться, а у нее при одной мысли тошнота к горлу подкатывает.