Гоар Маркосян-Каспер - Все зависит от тебя

— Я даже стал заниматься им сам, — сказал Дан. — Правда, о высшей ступени говорить пока не приходится…

— Собственно, по-настоящему я поняла позже. Ночью. Вообразить это наперед ведь просто нельзя. Не знаю, может, ей уже доводилось… Словом, она обиделась насмерть… Ладно, неважно… Вот так все и началось. Потом мы стали встречаться. Обычно в том же баре, по уговору и не всегда по моей инициативе, иногда он и сам назначал встречу. Раз в несколько дней. Месяца, наверно, три или четыре. А потом я потеряла работу. Я вела записи в канцелярии одного маленького завода. И вдруг завод закрыли, он делал игрушки из резины, решили, что это ненужная трата ресурсов и сил. Я оказалась на улице и никак не могла ничего найти. У меня кончились деньги, не на что было купить еду. А Маран не появлялся пару декад, ездил куда-то по делам. Потом пришел. Ко мне домой. И тут же понял, что у меня неприятности, ты ведь знаешь, он сразу все улавливает. Спросил, что случилось. А я уже два дня ела одну тану с хлебом, да и хлеба кусочек. Я не хотела ему говорить, но не выдержала и рассказала. Он спросил, не обижусь ли я, если он даст мне денег. И я разревелась, мысль о том, чтобы взять деньги, это было ужасно, просто невыносимо. Он даже не стал меня успокаивать, встал, сказал, что скоро вернется, и ушел. И принес обед. Горячий обед из соседнего бара. А утром спросил, не погнушаюсь ли я, если он возьмет меня к себе помощницей. В Крепость, сказал он, в Охрану, подумай, это не самое приятное место. Но я, конечно, согласилась.

— А когда это было? — спросил Дан.

— Года за три до твоего появления.

— И еще полгода до осенних событий, потом еще год, когда он был Главой Лиги… Немало.

— Он несколько раз приходил ко мне и потом, когда вы вернулись в Бакнию. На первых порах. До взрыва.

До того, как встретил Наи, понял Дан. Но ведь он и после этого отнюдь не монашествовал. «Перепробовал половину профессионалок Бакны», вспомнил он. Но к Ниле не ходил. Почему? Конечно, дело не в Наи, а в Ниле. Он не хотел быть с ней, думая о другой. А раньше? Когда появилась, например, Лана? И до того? Не хранил же он Ниле верность?

— А другие женщины у него были? — спросил он осторожно, но Нила ответила почти машинально и даже с легким удивлением:

— Да, конечно. Как же иначе?

Конечно… Ну да, для них это естественно. Образ жизни. Но почему тогда?.. Понятно, он просто относился ко всем одинаково. Прощался и забывал. Или не забывал, но и не вспоминал. А потом появилась женщина, изгнать которую из мыслей он был не в состоянии. И он перестал ходить именно к Ниле. Чтобы не унижать ее этими мыслями о другой. Значит, он относился к ней вовсе не так легковесно, как казалось. Впрочем, столько лет… Наверняка он ни с одной женщиной не был дольше. Но и она с ним…

— Ты стойкая женщина, — сказал он, улыбаясь. — Быть с Мараном столько лет и не влюбиться в него… И даже изменять ему… Ты ведь ему изменяла?

— Я очень старалась, — сказала Нила. — Очень старалась. Я ведь быстро поняла, что я ему не пара. Что наши отношения больше дают мне, чем ему. Неизмеримо больше. Что он способен на такое, чего я просто не выдержу. Правда, я понимала и другое: что ему очень трудно найти себе полноценную партнершу. Разве что среди профессионалок, но он их не любит. Они слишком уходят во вторую сферу, они ему неинтересны… Только, когда хочется расслабиться… Так что я могла надеяться, что он ее никогда не найдет. Но ведь это было бы очень некрасиво, Дан, на это надеяться, нечестно по отношению к нему. Он столько для меня сделал. Собственно, это он сделал из меня то, что я есть. Видел бы ты меня раньше!.. Он объяснил мне, что я красивая, до встречи с ним я этого и не знала…

— Ты и вправду красивая, — сказал Дан, глядя на ее нежное лицо.

— Он научил меня чувствовать. Он научил меня верности. Человеческой верности. Он ведь сам такой верный… Вот, например, с Поэтом. Они же долго были в ссоре, то есть это Поэт был с ним в ссоре, считал, что Маран в ладах с режимом, не то что он, он был смелый, писал дерзкие песни и пел, а ведь он и не подозревал, чего стоила его смелость Марану…

— Марану? — удивился Дан.

— Конечно. Тогда сажали за одно неосторожное слово, не то что за песни. Маран перехватывал все донесения, где упоминали Поэта. Изъял и уничтожил досье, которое на него собрали. А однажды, совсем незадолго до твоего появления, схлестнулся с Пестой. Я уверена, что Поэт об этом не знает до сих пор. Никто не знает, кроме меня. Он стоял в дверях приемной, увидел Песту, поднимавшегося по лестнице, и попросил к себе на пару слов. Они прошли в кабинет, а мне он велел выйти в коридор. Но я не послушалась. Хотя не послушаться его было трудно. Но я осталась и все слышала. Он спросил у Песты, верно ли, что он собирается начать дело против Поэта, Песта стал говорить, что тот обнаглел, пора его унять и так далее, а Маран сказал: «Он мне друг детства, почти брат, я жил в его доме и ел хлеб его родителей, и если ты собираешься его тронуть, тебе придется начать с меня.» У Песты тоже, знаешь, был характер, ты меня не пугай, сказал он, а то с тебя и начну. Начни, ответил Маран, но учти, у меня есть материал о твоих кознях против… он назвал одного тогдашнего члена Правления… и есть верные люди, которые передадут его наверх. Песта прямо зашипел, а Маран добавил: «И зря не трепыхайся. Ты ведь знаешь, я упрямый, если я решил чего-то не говорить, из меня этого никакими пытками не выбьешь.» Песта молчал, и я подумала, что… Там был пистолет в ящике стола, я его вынула и решила: застрелю его, и будь что будет. Но он сказал зло: «Будь по-твоему». И я положила пистолет и выскочила в коридор. Вот так, Дан. А Поэт с ним тогда разговаривать не хотел… Маран страшно переживал, правда, никогда не говорил об этом, но я чувствовала…