Гоар Маркосян-Каспер - Все зависит от тебя

— Не ходи, — сказал Дан. — Перейдешь завтра. Что за спешка?

— Не волнуйся, — усмехнулся Маран. — Ночевать я приду сюда и перед сном непременно тебе исповедуюсь. В стороне не останешься. Но Правление я должен собрать там.

— Правление?

— Ну да. Надо же мне официально войти в должность. Правда, сначала хорошо бы извлечь членов Правления из Крепости.

— Что ты сделал с Крепостью? — спросил Поэт.

— То, что собирался, — удивился Маран. — Ты же в курсе. Мы обложили ее войсками, как при классической осаде. И блокировали связь. Так что Песта теперь отрезан. Я предъявил ему ультиматум. Или отправиться в тюрьму, или сидеть там до конца жизни.

— А остальные? — спросил Дан. — В Крепости ведь куча народу.

— Остальные могут выйти. Без оружия. И подняв лапки кверху.

— Ты собираешься всех отпустить?

— Нет, Дан, — ответил Маран сурово. — Не всех. Я не тот мальчишка, каким был пять лет назад. Я уже объяснял это сегодня Лайве. Там Лет с Навером, они знают каждого. И разберутся, кого отпустить, а кого… В подвалах Крепости хватит места для всех, и на этот раз они у меня дождутся суда, будь уверен…

Его прервал писк сигнала, Маран вынул из кармана радиогорошину и сдавил ее.

— Маран, — сказал Лет, — кончено. Они открыли ворота. Песта застрелился.

— Единственный мужчина из всех, — уронил Маран после паузы.

Дан с удивлением уловил в его голосе нотку сожаления.

Обещанной исповеди Дан не услышал, так как не дождался прихода Марана.

Вскоре после того, как Маран ушел, забрав с собой не только Мита, но и Поэта, а Олбрайт увел предоставленного его заботам Лайву, дабы разместить того на ночь, нежданно-негаданно явился прилетевший из Латании врач, который, ворча в адрес Марана, не позволившего, как Дан только теперь узнал, увезти его вместе с Науро в Тидар, осмотрел еще раз рану, сделал кучу примочек и присыпок и заставил Дана принять не только стимулятор регенерации, но и снотворное, уверяя, что во сне процесс регенерации идет быстрее. Дан было запротестовал, но потом сдался и уснул. И проспав часов десять, если не все двенадцать, проснулся в середине ночи.

Он осторожно перевернулся со здорового бока на спину и обнаружил, что дверь в соседнюю комнату, наверно, еще с вечера, прикрыта неплотно, и видна полосочка света. Он понял, что Маран не спит, и хотел уже позвать его, но неожиданно услышал негромкий голос.

— Наи, дорогая моя девочка, — сказал Маран и замолчал. Дан гадал, разговаривает ли он сам с собой наяву или это во сне, но тут Маран произнес следующую фразу, и Дан понял, что тот диктует письмо… ну да, завтра ведь пойдет астролет на Землю, а он сам и не подумал написать Нике, хоть и валялся целый день без дела…

— К несчастью, мы увидимся нескоро. Я должен буду на некоторое время здесь задержаться. Дело не в Дике, с ним все в порядке, но пришлось, как говорит Дан, цитируя известного и тебе кехса Лахицина, вспомнить о камнях родины. Кстати, о Дане. Когда после сокрушительного поражения, которое я потерпел тут четыре года назад, Дан уговаривал меня улететь на Землю, он доказывал, что можно узнать, понять, разобраться, научиться, а потом вернуться и попробовать еще раз. Я отказался наотрез, не только не желая спасать свою жизнь, которую искренне считал утратившей дальнейший смысл, но и полагая, что не вправе это делать. Я уже не говорю об аморальности подобных проб. Как ты знаешь, меня спасли те самые люди, которым я так и не сумел ничего дать. Спасли против моего желания. И вот сегодня оказалось, что я парадоксальным образом прошел путь, на который не хотел даже ступить, и вернулся. Но вернулся не пробовать. На этот раз я доведу дело до конца. И опять о Дане. Когда мы вызволяли Дика, он получил пулю в плечо. Рана легкая, не задеты ни кости, ни нервы, пока астролет дойдет, все уже будет в прошлом, так, по крайней мере, обещал мне земной медик. Нике говорить не надо, да и тебе я не стал бы, если б не хотел, чтобы ты знала: он фактически спас жизнь Науро и Наверу. Для меня это не меньше, чем если б он спас мою собственную жизнь. Ну ты знаешь, что эти парни для меня значат… Но день сегодня был долгий, и я устал от дел. Я очень скучаю… нет, тоскую по тебе, малышка… — Он вздохнул. — На этот раз расставаться было совершенно невыносимо. Перед экспедицией я все-таки заранее знал, что придется, и как-то привык к этой мысли, а теперь я чувствую себя почти как на Палевой, где все время себя ругал, что, как последний идиот, держался вдали от тебя, и в тот вечер… но бог с ним, с тем вечером и с Палевой, лучше вспомнить утро… Хотя и это не выходит. Провал. Помню, как вошел, ты стояла посреди комнаты, растерянная и даже словно напуганная, глаза распахнуты, а руки ты прижала к груди, и они дрожали. Помню, что спросил, одни ли мы, и ты кивнула. И больше не помню ничего. Я был, как сумасшедший. Да и теперь не разумнее. Желанная моя. Прекрасная. Единственная…