Роберт Силверберг - Царь Гильгамеш

– Тебе здесь нечего делать, Гильгамеш, – сказала она холодно.

– Разумеется. Я должен был бы сейчас лежать мертвым в палатке у городских стен, правда? – Я не позволил ярости прозвучать в своем голосе.

– Сейчас они говорят слова прощания над Абисимти. Она выпила вино вместо меня. Она делала все, как ты велела, она предложила вино мне, но я не стал пить, и тогда она выпила вино сама, по своей доброй воле.

Инанна ничего не сказала. Губы внизу под маской были плотно сжаты в одну жесткую линию.

– Когда я был в Эриду, мне рассказали, – сказал я, – что в мое отсутствие ты объявила меня мертвым и требовала, чтобы совет избрал нового царя. Так было дело, Инанна?

– Городу нужен царь, – сказала она.

– В городе есть царь.

– Ты сбежал из города. Ты удрал в пустыню, словно безумец. Если ты и не умер, то мог умереть.

– Я ушел на поиски важных для меня вещей. А теперь я вернулся.

– И как, нашел то, что искал?

– Да, – ответил я, – и нет. Это не имеет значения. Почему на тебе эта маска, Инанна?

– Это не имеет значения.

– Я никогда раньше не видел тебя в маске.

– Это новый обряд, – сказала она.

– Ах так! Смотрю, много тут развелось без меня новых обрядов.

– Включая и тот, когда царь входит в этот храм без зова.

– И, – сказал я, – включая обычай подавать царю чашу отравленного вина по возвращении домой.

Я подошел к ней ближе на несколько шагов.

– Сними маску, Инанна. Дай мне опять увидеть твое лицо.

– Нет, – ответила она.

– Сними маску, прошу тебя.

– Оставь меня в покое. Маски я не сниму.

Я не мог разговаривать с этой чужой женщиной с металлическим лицом. Я мечтал снова взглянуть на женщину из плоти и крови, предательскую и прекрасную женщину, которую я так давно знал, которую так любил, как никогда не любил никого в жизни. Я хотел еще раз посмотреть на нее. Я нежно сказал:

– Я хотел бы еще раз увидеть красоту твоего лица. Мне кажется, на всем свете нет лица прекраснее твоего. Ты знаешь, Инанна, каким прекрасным мне всегда казалось твое лицо? – Я рассмеялся. – Ты помнишь ночи, когда мы с тобой исполняли обряд Священного Брака? Ну конечно же, как ты можешь забыть? Тот год, когда я только что стал царем и всю ночь провел в твоих объятиях. А наутро пришел дождь. Я помню. Я помню те времена, до того как ты стала Инанной, когда ты призывала меня в свои покои глубоко под землей, под старым храмом. Я тогда был просто напуганным мальчишкой, и едва мог понять, в какие игры ты со мной играешь. Или в тот первый раз, когда произносили обряд вступления на царство Думузи, а я заблудился в коридорах храма, и ты нашла меня. Ты сама тогда была еще ребенком. Помнишь? Ах, Инанна, только через много лет смог я понять все те игры, которые ты со мной играла. Но сейчас я хочу увидеть твое лицо. Сними маску.

– Гильгамеш…

– Сними маску, – сказал я. – Положи ее… – И я назвал ее по имени: не тем именем Инанны, которое она приняла в служении богине, а именем, которое нельзя было упоминать после того, как она стала Инанной. Этим именем я заклинал ее. При звуке этого имени она отпрянула, вздрогнула и украдкой сделала знак богини, словно защищаясь. Я не видел ее глаз за прорезями маски, но мне казалось, что они уставились на меня не мигая, холодные и пронзительные.

– Ты с ума сошел, что зовешь меня этим именем – прошептала она.

– Вот как? Значит, я безумец. Просто я хочу один раз, последний раз увидеть твое лицо.

Теперь в ее голосе была дрожь.

– Оставь меня, Гильгамеш. Я не хотела тебе вреда. То, что я делала, я делал ради города… городу нужен царь… а ты уехал… богиня велела мне…

– Да. Богиня велела тебе убрать Думузи, и ты это сделала. Богиня велела тебе убить Гильгамеша, и ты послушалась. Ах, Инанна, Инанна, конечно, только ради города. И ради города ты получишь мое прощение. Я прощаю тебе все твое предательство. Я прощаю тебе все, что ты сделала именем богини, чтобы подорвать мою власть и причинить мне вред. Я прощаю тебе твою ярость, твою ненависть, твою злобу. Я прощаю тебе твою месть, ибо это ты наслала гнев богов на Энкиду, которого я любил. Если бы не ты, он и сейчас был бы жив. Но я прощаю тебя. Я все тебе прощаю, Инанна. Если бы мы не были царем и жрицей, то, наверное, любили бы друг друга. А я любил бы тебя больше, чем я любил Энкиду, больше, чем я любил что-либо в этой жизни.

Больше самой жизни. Но я был царь. Ты – жрица. Ах, Инанна…

Я не воспользовался мечом. Я вынул из ножен кинжал и вонзил его между нагрудной пластиной и бусами из лапис-лазури, потом рванул вверх, пока не нашел ее сердце. Она издала только один тихий звук и упала. По-моему, она умерла мгновенно. Я медленно выдохнул. Наконец-то моя душа освободилась от нее. Но это было так, словно я отрезал прочь часть свой души.