Роберт Силверберг - Через миллиард лет

– Стой и не двигайся, пчела-переросток! Если доктор Хорккк застанет тебя в таком виде, он поджарит тебя на вертеле.

Миррик хотел зайти в лабораторию и поспорить с Пилазинулом о философии. К счастью, мне удалось отговорить его. Потом пошел очередной дождь, и Миррик слегка протрезвел. Не очень, но все же достаточно, чтобы сообразить, какие неприятности ему грозят, если кто-нибудь из боссов увидит его пьяным.

– Слышь, Том-м-м, погуляй со мной, пока я не прибреду в с-себя, попросил он, и я таскался с ним по холмам, обсуждая эволюцию религиозного мистицизма, пока у него не прояснилось в голове.

Когда мы вернулись в лагерь, он печально вздохнул:

– Я скорблю о своих слабостях, Том. Ты наставил меня на верный путь, и я больше не пойду по цветочной аллее.

На следующий день он опять налакался.

Я был в лаборатории – чистил и рассортировывал последнюю свежевыкопанную порцию поломанных трубок с надписями и щербатых белых медалей, когда снаружи раздался громкий рев, будто кто-то кричал в космический громкоговоритель:

Над чашей вина пламенеет весна, и тают покровы угрюмого сна.

А Времени-птице л-лететь недалеко -

Уж-же и крыло распахнула она.

– Это рубаи! – воскликнула восхищенная Яна.

– Это Миррик, – прошипел я.

Доктор Хорккк недоуменно высунулся из-за дисплея своего компьютера, доктор Шейн нахмурился, 408б пробормотал под нос что-то крайне неодобрительное.

А Миррик продолжал:

Что мне блаженство райское потом!

Прошу сейчас – наличными, вином!

В кредит не верю. И на что мне слава -

Над самым ухом барабанный гром?

Мы с Яной вылетели из лаборатории и обнаружили тушу Миррика прямо перед зданием. Из-за его ушей торчало жалкое подобие пиршественного венка – смятые подснежники. Вся морда была золотой от пыльцы. Он грустно поглядел на меня, словно трезвый Миррик на мгновение высунулся из-за пьяной маски, потом помотал своей огромной башкой, хихикнул и продолжил:

Любовь моя, чашу наполни, пусть сегодня поет, звеня, О всех сожалениях прошлого и страхе грядущего дня.

Ведь завтра, быть может, меня навсегда отнимут, Семь тысяч Вчера навсегда обнимут меня.

– Завтра ты можешь оказаться только на пути домой, пьяный олух, резко сказал я.

– Во имя памяти Омара, Миррик, убирайся отсюда! Если доктор Хорккк заметит тебя…

Но было уже поздно.

Ночью у Миррика состоялась долгая и серьезная беседа с нашими боссами. Они боятся, что однажды он наглотается до потери сознания и развалит к дьяволу лагерь. Пьяный динамонианин примерно столь же безопасен, как космический корабль, потерявший управление. И если Миррик не в силах отказаться от своих подснежников, ему придется покинуть планету.

Сердобольный 408б предложил другое решение – приковывать Миррика к чему-нибудь прочному, как только тот закончит дневную работу. Славный 408б всегда старается найти самое гуманное решение.

Мы все пытаемся покрывать Миррика, когда он приходит в лагерь под мухой. Гуляем с ним, пока он не протрезвеет, отгоняем от домиков, если он порывается зайти, и вообще всячески защищаем его от себя самого. Но нам не удается никого обмануть. Доктор Шейн и доктор Хорккк всерьез озабочены таким поворотом событий. А когда эти двое сходятся во мнениях – жди неприятностей.

Представляешь, сестренка, Лерой Чанг считает, что у меня с Яной роман. Удивительно забавно.

Я признаю, что однажды ночью мы долго гуляли вместе. И несколько раз после этого ходили гулять днем. Что поделаешь, мне нравится общество Яны.

Она единственная женщина в нашей экспедиции, если не считать Келли Вотчмен, а ее я считать отказываюсь! К тому же, здесь нет моих сверстников, кроме нее и Стин Стин (а Стин Стин – полено и совершенно меня не интересует). Итак, Яна – молодая привлекательная девушка (а Келли Вотчмен девяностолетний андроид), и у меня с ней куда больше общего, чем, скажем, со стариной 408б или высокоученым доктором Хорккком. Вот почему я и стремлюсь проводить время в ее обществе.

Наш донжуан, естественно, пытался обольстить Яну, но ничего не добился. Она считает его старым развратником и говорит, что от его взгляда у нее мурашки по коже бегают. И поскольку принять это как причину своего поражения Лерой не может, он придумал себе другую, поприличнее, убедив себя, что, так как я моложе, выше и существенно глупее его, мне удалось покорить только что вышедшую из подросткового возраста девочку Яну.

Свою неприязнь ко мне он выражает весьма оригинально: подстерегает меня где-нибудь на углу, тычет пальцем в ребра, ухмыляется и шепчет: