Альфред Ван Вогт - Вечный дом. Мир ноль-А. Пешки ноль-А

— Если я правильно вас понимаю, вы уверены, что меня непременно найдут? — спросил он.

— Разумеется. — Выражение ее лица не изменилось. — У нас на планете нет полиции, потому что нет преступников. Но если временами возникает необходимость что-то расследовать, все делается так быстро, что вы не поверите. Очень скоро вы сами убедитесь в этом. Не забудьте расспросить венерианского ноль-А детектива о методах его работы — это интересно.

Госсейн не стал говорить о том, что мечтает как можно скорее связаться с властями Венеры. Его раздирали сомнения. С одной стороны, он хотел бы немедленно покинуть больницу и скрыться от опасности в гигантском лесу, но, с другой стороны, не мог оставить Амелию Прескотт в неведении. Он был убежден, что она не имела отношения к заговору.

Трудно было объяснить молчание ее мужа. Внезапно он подумал о том, что ему до сих пор не приходило в голову: что если Прескотт узнал его? Госсейн почувствовал, как кровь отхлынула от щек. Конечно, Прескотта не было во дворце президента, когда Госсейн попал в ловушку. Но ведь ему могли показать фотографию.

Госсейн медлил, пытаясь разрешить задачу, и понял, что не уйдет, пока не расскажет Амелии о том, что происходит. Если что-то случится с ним, она сможет предупредить жителей планеты. Конечно, ее жизнь тоже будет в опасности, но план действий у Госсейна созрел. Ей самой придется решать, достоин ли ее муж доверия.

Он успокоился, вернулись уверенность в себе, решительность. Он присел на краешке кровати и обратился к своим пленникам, к обоим, хотя его интересовала только женщина. Через минуту Джон Прескотт перекатился на бок и внимательно посмотрел на Госсейна. Тот сделал вид, что не обратил на это внимания.

Рассказ Госсейна продолжался минут двадцать. Когда он умолк, глаза Прескотта ярко блестели.

— Вы, должно быть, понимаете, — сказал он, отбросив свое прежнее молчание, — что в вашем рассказе есть существенная неувязка.

— Я рассказал, — ответил Госсейн, делая вид, что не удивлен внезапным вмешательством Прескотта в разговор, — правду от начала до конца. Любой детектор лжи подтвердит это. Если только… — он замолчал и невесело улыбнулся.

— Что? — живо спросил Прескотт. — Продолжайте.

— Если только мои воспоминания не похожи на те, когда я был уверен, что Патриция Харди моя жена и я с трудом переношу ее утрату. — Он резко переменил тему: — Так что же вас смущает?

Прескотт ответил сразу и так четко, что стало ясно — он полностью контролирует свои чувства, реакцию таламуса.

— Вы идентифицируете себя с погибшим Госсейном: вы помните момент смерти, пули, разрывающие ваше тело, и ожоги лазерного луча. А теперь вспомните основное положение ноль-А: во вселенной не может быть двух идентичных предметов.

Госсейн молчал. Высокие деревья за окном уходили вершинами в голубую дымку, вечнозеленым обрамлением окружали красивую речку — обстановка представлялась странной для дискуссий о строении материи, о ее молекулярной, атомной, электронной, физико-химической структуре, настолько странной, что на какой-то миг все окружающее потеряло реальность и ему показалось, что он не может быть частью этого мира. Это и в самом деле удивительно. С момента пробуждения именно эта несуразность, так четко сформулированная Прескоттом, не давала ему покоя: речь шла не о сходстве с убитым; Госсейн был убежден, что убитый и он — одно и то же лицо. Он делал такой вывод, поскольку сохранил и память, и облик первого Гилберта Госсейна.

С незапамятных времен любой студент-философ знал, что два одинаковых кресла отличаются друг от друга миллионами мельчайших деталей, невидимых невооруженному глазу. В человеческом мозгу пути прохождения одного нервного импульса составляют число десять в степени двадцать семь тысяч! Память человека, сложившуюся в результате жизненного опыта, невозможно воспроизвести искусственно даже с небольшой долей точности. Это аксиома. На свете нет двух одинаковых снежинок, камней или атомов.

Да, Прескотт попал в яблочко. От этого нельзя просто отвернуться.

Прескотт, прищурившись, наблюдал за ним.

— Хочу напомнить вам, что здесь имеется детектор лжи, — сказал он.

Госсейн смотрел на него, как кролик на удава. В полной тишине ему казалось, что пульс на его висках бился, как раненая птица. Кружилась голова, в глазах помутилось, на лбу выступила испарина.

— Интересно узнать, — продолжал Прескотт безжалостно, — было второе тело на самом деле или нет.