Альфред Ван Вогт - Вечный дом. Мир ноль-А. Пешки ноль-А

Мысль оборвалась, но Госсейн задрожал от возбуждения. Видимо, какая-то группа клеток отозвалась на его призыв. Прошло еще несколько минут, и он уловил:

— Память — удивительная вещь… Но между моей и твоей группами была нарушена непрерывность… Несчастный случай со мной… течение процесса… Да, жаль… Но ты уже приобрел жизненный опыт и сможешь завершить…

Следующая пауза была короткой. И снова в его мозгу зазвучал голос:

— Я задумывался тоже — может, и меня кто-нибудь создал? Я считал, что я — ферзь в шахматной партии. Ты же был пешкой в седьмом ряду: шаг — и ты тоже ферзь. Но ведь даже ферзь — всего лишь фигура, хоть и важная. Но кто же играет? Все это началось… Опять… (что-то неразборчивое). Круг замкнулся. И мы продвинулись не далее…

Госсейн изо всех сил старался удержать мысль, но она ускользнула. Стоя на коленях возле мертвого тела и напряженно ожидая следующего импульса, он вдруг осознал, насколько фантастично то, что сейчас совершается.

И вновь голос:

— Госсейн, более пятисот лет назад… я начал разрабатывать ноль-А теорию, предложенную еще раньше не помню кем. Я подыскал место, мне казалось, что неаристотелев человек… именно тот путь развития… Тайна бессмертия не должна попасть в руки таким, как Торсон, готовым использовать знания для достижения неограниченной власти…

Наступило молчание. Кора головного мозга погибала, клетки теряли связь между собой. Он поймал неясные фрагменты фраз. Затем вдруг:

— …Я обнаружил галактическую базу, побывал во всей Вселенной… вернулся и разработал проект Машины… выбрал Венеру, чтобы люди могли быть счастливы. А затем, несмотря на потерю памяти в результате несчастного случая, я начал выращивать тела, правда не своего поколе…

Проходили минуты. Мозг старика молчал. Госсейн поднялся. Он восторжествовал над самой смертью! Внезапно ему вспомнилось: «Между твоей и моей группами нарушилась непрерывность».

Ну, конечно! Ненависть к Иксу затуманила его ощущение, что между ними должна быть какая-то связь. Но относится ли непрерывность только к памяти? А к чему еще она может относиться?

Он нашел тюбик с пастой для бритья в ванной на полке. Нетерпеливо выдавил содержимое на бороду покойного.

Волосы остались на полотенце. Стоя на коленях, Госсейн, не отрываясь, смотрел в лицо человека лет семидесяти пяти или восьмидесяти — старше, чем он предполагал. Искать больше никого не нужно. Это было его собственное лицо.

Тени. Какое-то движение на холме, где некогда стояла Машина Игр, и где теперь царило запустение. Две фигуры, одна из которых казалась бесформенной, медленно пробирались среди деревьев. Они вышли из темноты к уличному фонарю, который, как одинокий страж, стоял на этой высоте, откуда Город был виден, как на ладони. В его свете вторая фигура оказалась обычным человеком с двумя ногами.

Первая осталась тенью, сделанной из того, из чего состоят все тени, из черноты, сквозь которую просвечивал фонарь.

Человек и тень, похожая на человека. Человек-тень остановился, подойдя к защитной ограде, которая тянулась вдоль края холма. Он протянул руку-тень в сторону Города и заговорил голосом, который неожиданно оказался вполне человеческим.

— Повторите ваши инструкции, Джанасен.

Даже если человек и испытывал трепет перед своим необычным компаньоном, он этого не показал. Он сладко зевнул.

— Что-то хочется спать, — сказал он.

— Ваши инструкции!

Человек раздраженно махнул рукой.

— Послушайте, господин Фолловер, — сказал он с досадой. — Не разговаривайте так со мной. Эта ваша манера ничуть не пугает меня. Вы меня знаете. Я буду работать.

— Не надо слишком часто испытывать мое терпение, — сказал Фолловер. — Вы знаете, что в моих перемещениях задействована энергия времени, и все равно затягиваете разговор. Вот что я вам скажу: если я из-за вас когда-нибудь попадут в неприятную ситуацию, я прекращу наши отношения.