Роберт Силверберг - Умирающий изнутри

Конец прямо здесь и сейчас? Я – лишь жалкие останки. Я обречен.

– Есть идея, – говорит она. – Пойдем в душ. Иногда это помогает парню подняться.

У меня нет возражений: это может сработать, да и в любом случае она после душа будет лучше пахнуть. Мы идем в ванную. Струйки прохладной воды.

Успех. Ласки ее намыленных рук оживляют меня.

Мы прыгаем в постель. Все еще в порядке, я взбираюсь наверх и беру ее.

Стоны, стоны, вздохи, вздохи. На ментальном уровне ничего. Внезапно я ощущаю ее забавный спазм, сильный, но очень короткий и почти сразу следует мой выброс. Слишком много секса. Мы обнимаемся, свиваемся вместе. Я пытаюсь снова попробовать. Ноль. Ноль. Она ушла? Думаю, она действительно ушла. Вы присутствовали сегодня при историческом событии, барышня. Утрате замечательной экстрасенсорной силы. Оставившей после себя эту смертную оболочку. Увы!

– Я бы хотела почитать твои стихи, Дэйв, – говорит она.

Вечер понедельника, около семи тридцати. Лиза, наконец, ушла. Я иду поужинать в ближайшую пиццерию. Я довольно спокоен. Просто до меня еще не совсем дошло. Как странно, что я могу быть таким восприимчивым. Я знаю, что когда это обрушится на меня, сокрушая и уничтожая меня, я заплачу, я закричу, я буду биться головой о стену. Но сейчас я на удивление холоден.

Странное посмертное чувство, словно я пережил самого себя. И чувство облегчения: мучительная неизвестность закончилась, процесс завершился, умирание произошло, а я выжил. Я, конечно, не жду, что такое настроение продлится долго. Я утратил нечто существенное и теперь жду, когда придут мука, боль и отчаяние.

Но кажется скорбь нужно отложить. То, что я посчитал законченным, еще не закончилось. Я вхожу в пиццерию и парень за стойкой улыбается мне широкой и холодной нью-йоркской улыбкой приветствия, а из-за его жирного лица непрошенно раздается: «А вот этот зануда, который всегда просит добавки анчоусов».

Я отчетливо читаю его мысли. Итак, сила еще не погибла! Не совсем погибла! Только решила немного отдохнуть. Спрятаться.

Вторник. Жуткий холод, один из ужасных дней поздней осени, которые выдавливают из туманного воздуха каждую каплю влаги, а солнечные лучи, как ножи. Я заканчиваю две курсовые, которые должен завтра отнести в университет. Читаю Апдайка. После обеда звонит Юдифь. Обычное приглашение на ужин. Обычный уклончивый ответ.

– Как тебе Карл? – интересуется она.

– Очень солидный мужчина.

– Он хочет, чтобы я вышла за него замуж.

– Ну?

– Слишком быстро. Я его не очень-то знаю, Дэйв. Он мне нравится, я им неимоверно восхищаюсь, но не знаю, люблю ли я его.

– Тогда не торопись с этим, – говорю я. Ее напряженные колебания утомляют меня. Я вообще не понимаю, почему достаточно пожившие люди, знающие что почем, вообще женятся. Зачем делать из любви контракт? Зачем ввергать себя в пучины закона? Зачем приглашать юристов, чтобы трахнуть собственную подругу? Брак для незрелых, ненадежных и невежественных. Мы, прошедшие огни, воды и медные трубы, согласны жить вместе без законного принуждения, а, Тони? А? Я говорю:

– Кроме того, если ты выйдешь за него замуж, он, наверное, захочет, чтобы ты бросила Германта. Не думаю, что он смирится.

– Ты знаешь о нас с Клодом?

– Конечно.

– Вечно ты все знаешь.

– Но это же очевидно, Джуд.

– Я думала, твоя сила ослабла.

– Да, да, она ослабевает быстрее, чем когда-либо. Но это было так очевидно. Даже невооруженным глазом.

– Ладно. Что ты о нем думаешь?

– Он – смерть. Он – убийца.

– Ты судишь о нем неверно, Дэйв.

– Я был в его голове. Я видел его, Джуд. Это – не человек. Для него люди – игрушки.

– Если бы ты сейчас слышал свой голос, Дэйв. Враждебность, откровенная ревность…

– Ревность? Я похож на кровосмесителя?

– Всегда был, – отвечает она. – Но оставим это. Мне, правда, казалось, тебе понравился Германт.

– Да, понравился. Он волнует, но я думаю, что кобра тоже волнует.

– Пошел ты к черту, Дэйв.

– Ты хочешь, чтобы я притворялся, что он мне понравился?

– Я ничего не хочу. – Старая ледяная Юдифь.

– А как реагирует на Германта Карл?

Она молчит. Наконец:

– Очень отрицательно. Карл – раб условностей, понимаешь. Прямо как ты.

– Я?

– О, ты так чертовски прямолинеен, Дэйв! Ты такой пуританин. Всю мою проклятую жизнь ты читаешь мне мораль. Когда я в самый первый раз переспала с парнем, ты был там и показывал на меня пальцем…

– Почему он не нравится Карлу?

– Не знаю. Он думает, что Клод злой. Что он злоупотребляет. – Ее голос неожиданно ровен и скучен. – Может он просто ревнует. Он знает, что я все еще сплю с Германтом. О Господи, почему мы снова сражаемся, Дэйв? Почему нельзя просто поговорить?