Герберт Уэллс - Невидимка

— Да это-то всякий видит. Нечего так из за-этого хорохориться, сударь мой. Ну, выкладывай, что ли. Как ты прячешься-то?

— Я невидим. В этом-то вся и штука. И вот что мне надо объяснить тебе.

— Да где же? — прервать мистер Марвель.

— Здесь, против тебя, футов за шесть.

— Ишь, болтает зря! Я ведь не ослеп, слава Богу. Говори уж за раз, что просто ты — как есть, один воздух. Я ведь не какой-нибудь невежда-бродяга.

— Да. Я один воздух. Ты смотришь сквозь меня.

— Как? Да неужто ж в тебе так и нет совсем никакого материала? Vox et… как бишь это?.. разговор один. Так что ли?

— Я обыкновенное человеческое существо, плотное, нуждающееся в пище и питье, нуждающееся и в одежде. Только я невидим. Понимаешь? Невидим. Очень просто, невидим.

— Неужели и взаправду?

— Взаправду.

— Ну-ка, дай мне руку, — сказал мистер Марвель, — коли ты есть и в самом деле. Все не так будет чудно.

— Батюшки! — вскрикнул он. — Как ты меня напугал! Ну, можно ли так хватать?

Свободными пальцами он ощупал руку, схватившую его за кисть; пальцы его робко двинулись по этой руке вверх, потыкали мускулистую груд и исследовали бородатое лицо. Собственное лицо Марвеля было сплошным недоумением.

— Ума не приложу! — сказал он. — Да это даже почище петушиного боя! Очень любопытно! Вон я вижу прямо сквозь тебя зайца, этак, примерно, за версту! И ничего-то из тебя не видно, ну, ни синь-пороха, кроме…

Он внимательно всматривался в пустое, повидимому, пространство.

— Ты ел хлеб с сыром? — спросил он, не выпуская невидимой руки.

— Верно. Они еще не успели усвоиться организмом.

— А-а, — сказал мистер Марвель. — Все-таки оно жутко маленько.

— Конечно, все это вовсе не так чудесно, как тебе кажется.

— При моих скромных требованиях достаточно, — сказал мистер Томас Марвель. — Как это ты устраиваешь, скажи на милость? Каким это манером, чорт возьми?

— Слишком долго рассказывать. Да вдобавок…

— Право, никак в толк не возьму, — продолжал мистер Марвель.

— Что мне нужно сказать тебе теперь, так это следующее: я нуждаюсь в помощи… Вот до чего дошло! Я вдруг наткнулся на тебя. Бродил, почти обезумев от злобы, голый и беспомощный. Мог бы убить кого-нибудь… И увидел тебя…

— Господи Иисусе! — сказал мистер Марвель.

— Я вышел на тебя сзади, сначала колебался и продолжал идти своей дорогой.

Лицо мистера Марвеля было красноречиво.

— Потом остановился. «Вот, — подумал, — такой же отверженный, как я. Как раз подходящий человек». Повернул назад и пришел к тебе. И…

— Господи Иисусе! — повторил мистер Марвель. — Просто голова идет кругом. Позволь спросить, что ж это такое? Какой же тебе понадобилось помощи? Невидимый, ишь ты!

— Мне нужно, чтобы ты помог мне добыт платье и пристанище и еще разные другие вещи. Я не могу дольше бросать их. Если же не поможешь, — н-ну!.. Но ты поможешь, должен помочь.

— Погоди-ка, — сказал мистер Марвел. — Просто извел ты меня совсем. Дай передохнуть. Отпусти. Дай прийти в себя. И ты почти сломал мне палец на ноге. Все это так нелепо: пустые дюны, пустое небо, на много миль кругом ничего, кроме лона природы, и вдруг голос… Голос с неба! И камни. И кулак… Господа Иисусе Христе.

— Оправься, — сказал голос, — соберись с духом, потому что, как ни как, а тебе придется таки взять на себя дело, которое я тебе назначил.

Мистер Марвель надул щеки и глаза его покруглели.

— Я выбрал тебя, — сказал голос. — Кроме нескольких дураков там, в деревне, тебе одному известно, что существует такое явление, как невидимый человек. Ты должен быть моим помощником. Помоги мне, и я сделаю для тебя великие вещи. Невидимый человек — человек очень сильный.

Он остановился, чтобы чихнуть.

— Но если ты меня выдашь, — продолжал он, — если не исполнишь моих приказаний…

Он замолк и крепко ударил мистера Марвеля по плечу. Мистер Марвель при его прикосновении вздрогнул от ужаса.

— Да я вовсе не собираюсь тебя выдавать! — сказал мистер Марвель, осторожно пятясь в противоположном от пальцев направлении. — Выкинь ты это из головы, сделай милость. Одного хочу — помочь тебе. Ты скажи только, что мне делать-то? Господи Иисусе! все что прикажешь, все сделаю даже с превеликим удовольствием.

Когда затихла первая буря паники, Айпинг начал рассуждать. (Вдруг поднял голову скептицизм, — скептицизм довольно робкий, вовсе не уверенный в своей основательности, но, тем не менее, скептицизм. Не верить в Невидимого было гораздо легче, а тех, кто видел, как он рассеялся в воздухе, или чувствовал силу его руки, можно было сосчитать по пальцам. Из числа этих свидетелей, к тому же, вскоре оказались выбывшими мастер Уоджерс который заперся на все замки и запоры и сидел дома, как в неприступной крепости, и Джафферс, лежавший без памяти в приемной «Повозки и лошадей». Великия и необычные идеи, превышающие опыт, часто имеют на людей менее влияния, чем более мелкие, но существенные соображения. Айпинг пестрел флагами и обитатели его были разряжены по праздничному. О Духовом дне мечтали за месяц и более. Часам к двум даже те, кто верил в Невидимого, начали осторожно приниматься за свои маленькие увеселения, утешая себя мыслью, что он ушел окончательно, а для скептиков он успел обратиться в шутку. Все народонаселение, однако, — как верующие, так и неверующие, — обнаруживало весь этот день удивительную общительность. На Гейсманском лугу красовалась палатка, где мистресс Бойтинг и другие дамы приготовляли чай, между тем как снаружи дети из воскресной школы бегали взапуски и играли и в разные игры, под шумным предводительством священника, мисс Косс и мисс Сакбот. Конечно, в воздухе чувствовалось еще что-то тревожное, но почти всем хватало благоразумия скрывать испытываемый ими фантастический трепет. На деревенском лугу натянутая покато веревка, по которой можно было стремглав слетать на мешок внизу, держась за двигавшуюся на блоке ручку, пользовалась большим расположением юношества, равно как и качели и тир. Было тут и гулянье и паровой орган, привязанный к не большому катальному креслу и распространявший в воздухе острый запах масла и не менее пронзительную музыку. Члены клуба, побывавшие утром в церкви, щеголяли теперь роскошными розовыми с зеленым значками, и некоторые более предприимчивые даже шляпы украсили яркими бантами. Старый Флетчер, имевший весьма суровые понятия о соблюдении праздника, виднелся сквозь жасмины своего окна или в отворенную дверь (кому как угодно было смотреть) и, осторожно стоя на доске, прилаженной на двух стульях, белил потолок своей передней комнаты.