Сергей Синякин: Дар случайный

- Порочный круг, понял? - шепотом кричал он в лицо кивающему Лехе. Бытовуха засосала! Ну что это за жизнь? Это не жизнь, это существование! Мы существуем, и только.

- Я понимаю, - охотно и привычно соглашался Леха Баптист, потягивая из стакана горьковато-кислую "клюковку".

- Я потерял интерес, - говорил Завгороднев. - Вся жизнь дерьмо, когда живешь на полтинник в неделю! Впрочем, если ты живешь неделю на сто баксов, то жизнь не становится лучше, просто дерьмо немножечко слаще, но остается все тем же дерьмом!

Они с Баптистом налили еще по стакану. Девица выжидательно глянула на них, пренебрежительно передернула плечиками, налила себе очередную порцию аперитива и отправилась в комнату обживать диван. Забравшись на него с ногами, она открыла альбом с репродукциями фантастическик картин Джулии Белл и принялась внимательно разглядывать эти репродукции, потягивая из стакана аперитив и жалея, что у нее нет соломинки. Все-таки все мужики были козлами. Леха был еще, правда, ничего, но как схлестнулся с этим Завгородкиным, стал похож на дебила. "Че он меня сюда притащил? - думала Марина. - Трахнулись бы в подъезде и все дела".

Отложив альбом, она еще раз исследовала комнату. Бабами в ней и не пахло. Ни губнушки нигде, ни заколочки маленькой. Даже странно, Борис этот мужик вроде бы справный, хоть и в годах, а вот поди ж ты... Она вздохнула, заглянула под диван, но и там не было ни сигаретки. Еще раз вздохнув, она встала и прошлепала босыми ногами на кухню, уныло соображая, что курить ей придется хозяйскую "Приму".

На кухне раскрасневшиися и злой Завгороднев, размахивая стаканом, говорил:

- Не, ты, Леха, скажи: для чего мы живем? Бессмысленные дни, никому не нужная суета - для чего все это?

Леха Баптист успокаивал товарища.

- Ну, живем и живем, - говорил он. - Почему обязательно об этом думать? Так уж вышло, что нас родили. Что же теперь, в Волге топиться?

Эавгороднев дал девочке сигарету и даже зажигалкой галантно щелкнул, но видно было по его растрепанному и растерянному виду, что не до женщин ему сейчас было, овладело им философское настроение и не отпускает. Он снова выпил, нервно затянулся сигаретой и уставился на собутыльника.

- Ты мне так и не ответил! Я тебя спрашиваю, смысл в чем? Можешь ты мне это сказать или нет? Почему одни живут, а другим полный звиздец прикодит?

- А ну вас, - сердито сказала Маринка и ушла в комнату альбомы досматривать. Не то, чтобы ее матерное слово обидело, у нее отец алкаш был, каждый день приходил домой в умате и родную доченьку иначе, как "стервой" не называл. Просто скучно ей было, когда пьяные мужики грязным исподним трясут, откровение в дерьме ищут. И обязательно им, козлам, слушатель нужен, а еще лучше - слушательница.

Но долго ей в одиночестве сидеть не пришлось, в комнату ввалился пьяный хозяин, опираясь на мосластое плечо Лехи. Он бесцеремонно согнал ее с дивана и рухнул на подушку, мутно глядя в потолок.

- Эх, блин, - тоскливо сказал Завгороднев. - На хрена мне они нужны были, эти книги. Жил бы в деревне, на тракторе бы работал, баб по вечерам на околице тискал...

- Вот это правильно, - сказал Леха Баптист. - Это уже мужское занятие!

- А иди ты, - сказал грубый от водки Борис. Он еще к этому пожеланию добавил совсем уж непечатный хвостик, но Леха не обиделся и никуда не пошел, только обнял подружку повыше пупка, терпеливо выжидая, когда Борис заснет и можно будет без особой опаски предаться грешным альковным играм.

- Я вот что думаю, - сказал Завгороднев. - Должен ведь быть смысл какой-нибудь в нашем существовании? Зачем мы? Чтобы водкой давиться, да этих вот, - ткнул он рукой в томящуюся девицу, - тискать? Для чего-то ведь нас родили на свет!

- Не хочешь и хрен с тобой, - с явной радостью сказала девица. Оскорблять только не надо. Тоже мне, принц Гамлет выискался! Ну и мотай в колхоз "Семь лет без урожая". Дадут тебе там трактор и сей на нем.

- Цыть, дура, - сказал Завгороднев. - Не подмахивай без дела, когда мужики водку пьют. В деревне я бы другим человеком был. Там смысл был бы. И вообще - труд сделал из обезьяны человека...

Завгороднев засыпал долго и беспокойно. Некоторое время он ворочался и слабо постанывал, потом принялся косноязычно ругать какого-то Тужилкина, потом пообещал на кого-то пожаловаться в Библиотеку Американского Конгресса и наконец густо захрапел, раскинув длинные нескладные руки, и лицо его стало таким несчастным, что не только Леха Баптист, но и его подружка, которая пьяных, что ей приходилось любить, ненавидела люто и беспощадно, вдруг пожалели хозяина квартиры, который никак не мог понять, почему еиу плохо и вообще, зачем он, собственно, на белом свете живет. Но ведь положа руку на сердце, кто на этот вопрос мог бы ответить определенно? Может быть разве что Сократ, если бы он давным-давно не помер!