Константин Ситников - Деревня Зомби

Душ - ладно. Но на кой черт ему понадобился еще сортир? Вот чего я никак не мог понять. Неужели нельзя сходить в джунгли? Я послал его куда подальше вместе с его сортиром (про себя, разумеется) и, натянув потуже полотняную кепку, отправился за деревню. Уже вторую неделю мы здесь, а я до сих пор ничего толком не видел. Деревенька, правду сказать, так себе. Жителей в ней раз-два и обчелся, как будто они куда сгинули. Хижин больше, чем жителей. Сидели в тенечке на корточках те двое, что помогали мне сооружать душ, возились во дворе хозяйка гостиницы и ее дочка - и все. Никаким посредником даже и не пахло, наврал этот долговязый дядька про посредника.

В джунгли я излишне углубляться не стал - тут без паранга не обойтись. Паранг - это что-то вроде мачете, специально, чтобы сквозь заросли продираться. Держась берега реки, я перепрыгивал по кривым, нависшим над водой стволам деревьев, что твоя обезьяна. Желтая вода неторопливо текла под ногами, неся мелкие ветки и пальмовые листья, в некоторых местах она закручивалась крошечными водоворотами или начинала бурлить, натыкаясь на груды камней. Здесь, возле камней, она казалась почище, и я решил заново наполнить флягу. Вылив согревшуюся на солнце воду в реку, я подставил узкое горлышко под струю... Но не успел набрать флягу и наполовину. Шагах в десяти от меня против течения затрещал тростник, и я увидел крепкого чернокожего мужчину. Он не был похож на заморенных жителей деревни. Зачерпнув из реки большими тыквенными сосудами, он поднял палку-коромысло на плечо и снова скрылся в тростнике. Я успел заметить здоровенный нож-тесак, привешенный сзади поверх саронга. Эге, похоже, поблизости есть еще деревня. И женщины там должны быть не в пример здешним...

Как только тростники сомкнулись за мужчиной, я торопливо закрутил крышку фляги и сбежал с древесного ствола. Под ногами захлюпало. Вскоре заросли кончились, я осторожно выглянул наружу... Полуденное солнце лупило с выцветшего от жары неба.

Передо мной, насколько хватало глаз, простирались плантации - обширные поля заливного риса, расположенные в заболоченной низине. Сотни чернокожих - мужчин и женщин, - обрабатывали их под прямыми палящими лучами солнца. Они медленно передвигались на корточках, разгребая жидкую почву руками. Между ними лениво расхаживали крепкие мужчины с бичами в руках. Надсмотрщики. Вот это да! В Малайзии применяют рабский труд? Узнал бы об этом доктор...

Послышался шорох. Я едва успел спрятаться за тростником - кто-то подошел почти вплотную к зарослям. Осторожно отогнув тростину, я увидел между продолговатыми, двоящимися от яркого солнца листами неопределенные не то белые, не то розовые - пятна. Пригляделся - и глазам своим не поверил. Белая женщина!

Она была неряшливо одета. Розовая блуза, вся перепачканная землей и соком зелени, болталась на ней лохмотьями. В прорехи джинсовой юбки виднелись белые ноги. Лицо женщины показалось мне каким-то бессмысленным.

Но рассмотреть ее как следует я не успел. Черный надсмотрщик подскочил к ней и, выкрикнув что-то на своем гортанном языке, ударил ее бичом по спине. Без единого звука, испуганно пригнув голову, она вернулась к работе.

Какого черта! Им что, мало своих чернокожих?

Отпустив тростину, я попятился и вернулся к кривому дереву, нависшему над водой. Наполнил флягу по самое горлышко и поспешил в деревню. Доктору я решил пока ничего не говорить.

6. Большой дом

А доктор даже и не заметил моего отсутствия.

- Джекииль, вы даже не представляете, что я нашел! - такими словами встретил он меня.

От радости он готов был меня обнять. А я-то думал, он набросится на меня с кулаками за то, что я пропадаю черт знает где. В руках у него была страшно потрепанная тетрадь.

- Это дневник, - пояснил доктор. - Дневник той самой женщины из России, которая снимала фильм.

И он поведал мне, что, пока я пропадал черт знает где, он пытался поставить очередной опыт, но что-то у него там не заладилось, и в сердцах он расколотил пару пробирок и одну колбу. Он крикнул меня, а когда я не отозвался, принялся сам убирать осколки. Вообще-то прибираться по хижине это моя обязанность. Каковой, признаться, я нередко пренебрегал.

Прибираясь, он и наткнулся под старой циновкой на этот русский дневник.

- Вы читаете по-русски, док? - осведомился я.

- В том-то и дело, что нет.

- Чему же вы тогда радуетесь?

- А тому, что написан он вовсе не на русском. Эсперанто. Вы молоды и не помните, а я еще застал то время, когда все повально увлекались эсперанто. Меня самого не обошло стороной это увлечение. Чему я сейчас ужасно рад. Хоть и с трудом, но мне удалось разобрать большую часть того, что здесь написано.