Константин Ситников - Осенние жилища леших

- Это лешие, - с облегчением сказал проводник, поворачиваясь к обозу. - Все в порядке.

Мужчины с любопытством воззрились на лесных жителей. Все они были язычники, но язычники-горожане, впервые выбравшиеся в заповедный лес, и мало кому из них доводилось встречаться с лешими вот так, лицом к лицу.

- Что вам нужно? - громко спросил проводник, обращаясь к старику. Почему вы остановили нас, как разбойники на большой дороге? Мы мирные путешественники, направляемся на Ярилину Плешь за травами и не хотим причинить зла вашему народу.

Старик внимательно выслушал его, склонив голову на бок, но ничего не ответил. Алеше показалось, что он не понимает. И вдруг леший совершил неуловимое движение - осел всем телом на бок, как собака, которую куснула блоха, быстро повернулся волчком на месте и пропал. А затем появился снова - возле самого проводника.

- А вот мы сейчас проверим, что вы за путешественники и какие такие травы собираете, - проговорил он надтреснутым, скрипучим голосом и, ловко обогнув проводника, засеменил к головной повозке.

- Я не понимаю, - раздраженно заговорил проводник, направляясь за ним следом, - я не понимаю, почему вы учиняете этот досмотр.

- Потому что здесь проходит граница между двумя лесными волостями, ответил старик, останавливаясь и поворачиваясь к нему.

- Я езжу этой дорогой много лет, и никогда раньше здесь не было границы.

- Никогда раньше здесь не было войны, - возразил старик. - А теперь лешаки из северных владений снова напали на нас.

Казалось, это была свежая новость для проводника. Помолчав, он решил подступиться к лешему с другой стороны.

- Постой-ка, - сказал он, - сдается, ты мне знаком. Уж не сам ли ты Скрипун?

- Я тоже тебя знаю, Данила Ловчанин, - сказал Скрипун. - Твой отец был лесничий и добрый малый, пусть легко икнется ему на том свете. Да и сам ты, я думаю, не худший из тех, кто пришел из-за гор.

- Так почему же ты меня проверяешь? Не думаешь ли ты, что я везу оружье для лешаков?

- Нет, не думаю, - сказал старик. - Я объясню тебе, почему мы остановили вас. По правде сказать, дело здесь совсем в другом. Нам нужен мужчина.

- Какой мужчина?

- Человек. Человеческий мужчина.

- Зачем он вам? - удивился проводник.

Леший замялся.

- Я не могу сказать тебе зачем, - сказал он. - Но без мужчины мне лучше в селенье не возвращаться. Поверь, ему будет хорошо у нас. А осенью он сможет отправляться восвояси.

- Так ты для этого нас остановил? - спросил проводник с неудовольствием. - Боюсь, я не смогу ничем тебе пособить. Я не в праве заставить никого из этих людей пойти с тобой. Более того, если ты отказываешься сообщить мне причину такой странной нужды, я склоняюсь к мысли, что вы хотите причинить вред одному из моих подопечных. И мне это не нравится. Ты меня понимаешь?

Старик долго молчал, обдумывая его слова.

- Хорошо, - сказал он наконец уныло, - я скажу, зачем нам человеческий мужчина. - И, почесав за ухом, он выложил: - Ты знаешь, что мы берем себе женок из деревень. Некоторых уводим хитростью, а некоторые идут к нам по своей воле. Житье им у нас хорошее, одна беда - хочется им пожить с мужиком. Хоть самого плохонького мужичонку, а вынь да положь им настоящего человеческого мужчину. До того бабы сдурели, что даже нас к себе не подпускают. Не дадимся, говорят, пока не приведете к нам мужика. Хотя бы, говорят, по одному разку побыл с каждой, нам бы и того еще на год хватило. Ну, что тебе стоит, Данила Ловчанин? Отряди одного мужчину к нам до осени, а? А когда вы будете возвращаться обратно, он уже будет поджидать вас здесь.

По мере того, как он говорил, напряжение в обозе сменялось изумлением и неудержимым весельем. Мужики запереглядывались весело, заскалили зубы, принялись шумно подначивать друг друга подрядиться на сладкую работенку к лешим.

Один Алеша смущенно потупился. Ему и смотреть не хотелось на этого старого греховодника. Алеша был единственный в обозе, кто воспитывался в христианстве, в православии, этой новой на Руси религии, к которой относились настороженно, а зачастую и враждебно. Перед трапезой он не бросал первых крошек в огонь, как это делали другие, но молился и целовал образок Богородицы, который всегда носил на груди. Никто не заговаривал с ним, и сам он не пытался сблизиться со своими спутниками. Только проводник не выделял его среди прочих, для него все были одинаковы: что христианин, что язычник.

- И кого же из нас ты хочешь взять? - спросил он, едва сдерживая улыбку, которая так и распирала его каштановые усы.