Константин Ситников - Вложи камень

К.И.Ситников

ВЛОЖИ КАМЕНЬ...

I.

Я всегда очень болезненно переживал появление в клубе посторонних и прямо случайных господ. Они производили во мне нервическое состояние одним своим присутствием, громким разговором, удивительною бесцеремонностью. Вот возьмите купца Пчелкина... Да что там купец Пчелкин! Того и жди в клубе женщины. Я так и сказал нашему председателю... что же, думаете, не сказал? "Помилуйте, - говорю, - Валентин Петрович, не хватает только, чтобы в клубе появилась женщина". Он этак ободрительно похлопал меня по плечу: мол, что уж, терпите, голубчик. Пришлось терпеть. А вот морского лейтенанта Обненского я принял тотчас. Это был молчаливый, бледный человек, настолько бледный, что его лицо могло поспорить с белым его кителем. В те дни много говорили о войне с Японией, и атмосфера вокруг лейтенанта стояла такая, будто едва ли не назавтра ему отправляться в боевой поход. Впрочем, не только же о войне мы говорили! Ясно помню, в тот вечер после супа а-ля Royale подавали лосося под полинезийским соусом, и разговор за столом зашел о туземцах Полинезии и об их нелепых суевериях. - Представьте, господа, - рассказывал Андрей Андреевич Ермолаев, известный путешественник, член Географического общества, - эти дикари верят, будто изображение человека, будучи подвергнуто какому-либо повреждению, причинит вред самому человеку. - Эка невидаль, - возразил наш сельский доктор, Павел Антонович Душкин, которого, правда, редко можно было видеть на наших заседаниях последнее время. - В деревнях народ не дальше в развитии пошел ваших дикарей. Намедни едет мужик в город. Молодой, сметливый и, прошу заметить, грамотный. Ну, по обыкновению, спрашивает, не надо ли, Павел Антонович, чего привезти из города. Как не надо. Так и так, говорю, брат, кончилась у меня ртутная мазь. Сифилис, знаете, в деревнях... Что же, пишу на бумажке. А он не берет. Не берет, и что ты будешь делать! Что, говорю, Ваня, никак боишься чего?.. Так он мне отвечает: там про болезнь дурную написано, так я через то заразиться боюсь... А вы туземцы говорите. Хе-хе. - Я нынче странный случай сифилиса наблюдал, - сказал вдруг задумчиво профессор Иннокентий Филиппович Изборский, знаменитый доктор с очень дорогой частной практикой. - Признаться, я даже зашел в тупик. - Что такое, профессор? Как так? Вы да в тупик! - раздалось сразу несколько голосов за столом. Среди нас было немало молодых врачей, и медицинские темы неизменно вызывали общий интерес. - Это несомненно сифилис, - сказал Иннокентий Филиппович, - а между тем протекание его довольно странно. Вот, видите, не вдаваясь в тонкости... И он описал несколько необычных проявлений болезни. - Особая, я бы сказал пугающая, странность заключается именно в быстроте развития заболевания. Несколько дней, и больной превращается в совершенную развалину, как если бы он уже много лет страдал сифилисом обыкновенным. - Что же это означает? - спросил кто-то. - А то и означает, - сказал Иннокентий Филиппович, - что мы встретились с совершенно новою и необычайно опасною формою сифилиса, доселе не известной науке. - Или хорошо забытою старою, - возразил незнакомый мне голос. Негромкий, спокойный, он обладал скрытым магнетизмом. Все головы разом повернулись в сторону лейтенанта. - А вы почем знаете? - спросил купец Пчелкин. Лейтенант Обненский слабо улыбнулся тонкими, бледными губами. - Простите, господа, - сказал он все так же негромко, - что я позволил себе вмешаться в вашу специальную беседу, однако, по случайности, которую я не могу не назвать счастливой, несколько месяцев назад я сделался обладателем одной старинной рукописи, имеющей, как мне представляется, прямое отношение к делу. Именно быстрота протекания болезни, о которой говорил доктор, заставляет меня думать... Да, впрочем, вы сами легко убедитесь. Это японский медицинский трактат IX века.*) По времени он относится к периоду Дзёган, однако написан он китайскими чернилами на шелке, в манере, известной под названием емакимоно и свойственной скорее периоду Нара... - Вы, я гляжу, неплохо разбираетесь в японских рукописях, - заметил Андрей Андреевич. - О, - скромно улыбнулся лейтенант. - Скорее я неплохо разбираюсь в одной только этой рукописи, поскольку, движимый необъяснимым для меня самого любопытством, я постарался узнать о ней все, что было в моих силах. Смею надеяться, мне удалось правильно разобрать большую часть иероглифов, и, если вы мне сейчас позволите, я зачитаю вам небольшой отрывок из нее.