Константин Ситников - Песье дерьмо

Константин СИТНИКОВ

ПЕСЬЕ ДЕРЬМО

У меня было преимущество в несколько часов. Я слышал громкое сопение за плечом и чувствовал горячее дыхание в затылок. Однако Янка была в безопасности, а больше меня ничего не волновало. Но Виктор!.. Ах, какой пройдоха! Подставил меня, как второгодника. Мне следовало сразу насторожиться, когда он заговорил об этих сорока тысячах... Впрочем, с Виктором я разберусь потом. Виктор никуда не денется. В крайнем случае натравлю на него Хлыща. Безо всяких угрызений совести. Хотелось бы мне посмотреть, как вытянется лицо у Виктора, когда Хлыщ вежливо полюбопытствует у него, где зеленые?..

Нашарив ключ под деревянным порогом, я отпер висячий замок, поднялся по скрипучим ступеням крыльца и на что-то налетел в темноте. Под ногами загромыхало и забулькало. Это была полупустая канистра с керосином. Тогда я и предположить не мог, что она понадобится мне в самом скором времени.

В большой комнате, разделенной множеством дощатых перегородок, на меня дохнуло давно позабытыми запахами: огромные травяные пучки висели под потолком вдоль стен, покрывая их сплошным пестрым ковром, целые кусты свисали с натянутых поперек комнаты веревок, и даже на ручках и округлой спинке дивана у окна болтались связки засушенных цветов. В последние свои дни старик времени даром не терял, пусть легко икнется ему на том свете. Он любил говаривать, что всякая трава, собранная и обихоженная должным образом, может быть лечебной; но ежели ее сорвать в нужном месте и в нужное время, да при этом еще сказать тайные слова и выполнить ведовские обряды, то такая трава обретает чудодейственную силу... Несмотря на его терпеливое и настойчивое руководство, я так и не научился разбираться во всех этих премудростях, хотя и не испытывал по сему поводу никаких сожалений: это казалось мне бесполезным чудачеством, занятием, которое не пригодится мне никогда в жизни. Впрочем, то был не первый случай, когда я ошибался.

Пройдя в маленькую отгороженную кухоньку, я сдвинув в сторону тяжелую крышку и спустился по отвесной лестнице в подполье. В дальнем углу подвала, между полками с вареньями, глубоко в земле была зарыта большая жестяная коробка из-под соленой сельди, а в коробке, в целлофановом пакете, туго стянутом резинкой, лежал в густой смазке шестизарядный револьвер с откидным барабаном и к нему пригоршня патронов. Я поднял коробку наверх, задвинул крышку и принялся за работу: извлек револьвер из пакета и тщательно обтер его тряпкой; проверил ударно-спусковой механизм и приспособление, поворачивающее барабан; затем зарядил револьвер, а оставшиеся патроны ссыпал в карман. Верхний ящик письменного стола показалось мне подходящим местом для моего маленького приятеля. Сунув его в ворох бумаг, я прилег на сложенный диван и стал ждать.

Они вышли на меня раньше, чем я рассчитывал, намного раньше, чем я рассчитывал. В отдалении послышался треск мотоцикла, который все нарастал, а достигнув наивысшей точки прямо напротив моего окна, сменился глухим ворчанием холостых оборотов. Я привстал на локте и осторожно выглянул через двойное стекло на улицу. Это был Дылда, правая рука Хлыща. Подняв забрало в красном шлеме, упираясь длинными ногами в землю, он о чем-то расспрашивал соседа, лысоватого мужчину с черным кожаным фартуком на животе. Сосед показал ему рукой на дедов дом. Дылда поглядел в мою сторону, рассеянно кивнул ему и, взревев двигателем, быстро пересек дорогу. Треск мотоцикла переместился во двор и смолк окончательно. Некоторое время все было тихо, а потом на крыльце загремела канистра, кто-то чертыхнулся, и дверь распахнулась. В комнату, сложившись вдвое, ввалился Дылда. Желваки на его узких скулах вздувались и опадали, а темный взгляд из-под грязных, всклоченных волос, закрывавших низкий лоб, словно бы отталкивался от всего, на что натыкался. Увидав меня, Дылда обнажил в усмешке оранжевые зубы, и протянул мне свою длинную паучью конечность. Не для пожатия. В обветренных пальцах корчилась бумажка. Он положил ее на письменный стол и сиплым, простуженным голосом сказал: "Хлыщ велел передать".

Я сразу узнал почерк Янки. "Алешенька! - было торопливо написано карандашом на мятой бумажке. - Они нашли меня. Они говорят о каких-то деньгах, о больших деньгах. Алешенька, откуда у нас могут быть такие деньги? Они держат меня взаперти и разрешили только написать тебе несколько слов. Я не понимаю, что происходит, это какой-то кошмарный сон. Прошу тебя, сделай, что они требуют, отдай ты им эти проклятые деньги, если ты их брал. Прошу тебя. Мне страшно, Алешенька! Янка." Я разжал челюсти, только когда мои судорожно стиснутые зубы начали крошиться в меловую пыль.