Ант Скаландис - Катализ

– А то, что я не отдам им полярников так сразу! – огрызнулся Кротов. – Хватит того, что ты Вознесенко мозги крутила.

И вдруг Китарис сказал с немыслимой для него вежливостью:

– Оденьтесь, пожалуйста. Мы спешим.

Вконец растерявшиеся полярники начали торопливо собираться.

– Я с вами, – шепнула Ли на ухо Женьке, но Китарис расслышал и процедил сквозь зубы:

– Зараза.

Путаница переходов, лестничных маршей, лифтов, бегущих дорожек, эскалаторов не оставляла никакой надежды новичку запомнить обратную дорогу, а если учесть, что кое – где на поворотах коридоров и у дверей маячили угрюмые личности в черно – зеленой форме, не спрашивавшие ни о чем, естественно, лишь потому, что впереди шел Кротов, становилось и вовсе очевидно: без провожатых им в номер не вернуться. Да и нужно ли туда возвращаться?

Наконец, они попали в скромных размеров зал с усыпанной песком цирковой ареной в центре и рядами кресел вокруг, поднимавшимися амфитеатром. Зал был почти полон. Черные или темно – зеленые фраки и смокинги мужчин, тех же оттенков изысканные вечерние платья женщин – публика собралась явно солидная, но, как и повсюду здесь, исключительно молодая.

«Это что же? – ошарашенно подумал Женька. – Уже опять вечер? А когда же день прошел? Или все еще ночь не кончилась?»

Их появление встретили аплодисментами, не слишком бурными, скорее, просто вежливыми, но единодушными. Вместе с Кротовым и Китарисом все четверо расположились на безусловно царских местах, предусмотрительно не занятых никем. Только Ли спустилась на два ряда вниз – видимо, проституткам не полагалось по рангу садиться рядом с партийным руководством.

– Будет представление? – робко поинтересовался Цанев.

– Да, в некотором роде, – ответил Кротов.

– А почему, собственно, сейчас? – спросил Станский, уже вполне пришедший в себя и начинавший злиться. – Мы не позавтракали, даже душ не приняли. Попозже нельзя было привести нас в этот ваш балаганчик?

– Попозже было бы поздно. Именно сейчас состоятся три самых интересных поединка.

– Поединка? – удивленно переспросил Женька. – Это коррида, что ли, будет?

Но Кротов разговаривал со Станским, а того интересовало совсем другое:

– Так значит, вашей власти, товарищ Кротов, недостаточно, чтобы перенести эти поединки?

– Недостаточно, – зеленый председатель странно ухмыльнулся и, очевидно, хотел объяснить что – то, но в этот момент грянула бравурная музыка, и с двух сторон через специальные входы на арену выскочили… гладиаторы.

Да, это намечалась не мадридская фиеста. Это был Рим, Колизей, и этих двух атлетически сложенных, одетых древними воинами юношей нельзя было воспринять иначе. В правой руке у каждого блестел начищенной сталью меч, в левой – короткий, тонкий, обоюдоострый нож. Ох, не похоже это было на безобидную игру!

Они сошлись. И публика зашумела. Но даже сквозь гул были отчетливо слышны звенящие удары металла о металл и гортанные выкрики сражающихся. Наверное, это было весьма красивое зрелище. Но Женька почувствовал слабость и дурноту. Между ним и происходящим словно повесили какую – то пленку, через которую мир смотрелся нереально и зыбко, как старый фильм, да еще не в фокусе.

«Вот где делают отрубленные ладошки», – вертелось у Женьки в мозгу, и он даже не стал делиться этой мыслью с ребятами, настолько она казалась очевидной.

А меж тем грудь одного из бойцов уже была перечеркнута длинным алым порезом, а у другого кровоточило колено, и он припадал на левую ногу. Публика заводилась все больше, и было жутко смотреть на распаляющиеся в кровожадном, сладострастном угаре лица чопорных юных дам и столь же молодых элегантных мужчин.

Закончился поединок ко всеобщему восторгу очень эффективно. Один гладиатор буквально проткнул другого мечом, но тот, уже будучи нанизанным на широкое лезвие, сумел – мыслимо ли такое? – вонзить нож в грудь противника по самую рукоятку. И оба рухнули на залитый кровью песок.

– Каково! А? – хохотнул Кротов. – Небось, у вас такого не было?

Никто ему не ответил. Станский сидел какой – то задумчивый и ненормально спокойный, словно ничего особенного не происходило. Черный плотно сжал не только губы, но и кулаки и сдерживался, похоже, уже из последних сил. Цанев, подавшись вперед и повернув голову к Кротову, неопределенно улыбнулся, пожал плечами и кивнул, руки у него дрожали. А Женька перестал чувствовать под собой опору. Он падал, падал куда – то, и были звуки, и блики, и пятна, но все это где – то там, далеко, по ту сторону загадочной пленки, а его это не касается, совсем не касается, и чего они пристают, чего они хотят от него?..