Ант Скаландис - Катализ

– Ой, Андрюшка, что это? – спросила Катя, кутаясь в пушистую белую шубку и показывая мохнатой варежкой в сторону горизонта. – Северное сияние?

– Нет, – сказал Черный, – это рассвет. Начинается день.

Они стояли на пирсе, студеные валы прибивали к берегу ледяную кашицу, а вдалеке, над торосами занималось яркое зарево. Слева от них мягко ткнул носом в бетон обшарпанный «башмак» старика Билла. Рыжий капитан в расстегнутом бушлате вышел на палубу, потянулся, выбил о перила фальшборта трубку и, набив, раскурил ее заново. Из кармана у него торчало горлышко бутылки, заткнутое газетой.

– Привет, Билл, – сказал Черный. – Знакомься: это Катрин.

– Привет, – отозвался Билл, почтительно склонив голову и представился: – Уильям Нурвик.

– Ух ты! – сказал Черный.

Билл отхлебнул из своей квадратной бутылки и предложил:

– Хотите?

– Давай, – согласился Черный, забираясь вместе с Катрин на борт «башмака». – Скоро пить бросаю.

– Да ну?!

– Точно. А вот ты, Билл, скажи, мечтал когда-нибудь стать бессмертным?

– Аск!

– Значит, будешь.

Старик Билл щурился от дыма и добродушно улыбался.

– Не веришь, – сказал Черный, передавая бутылку Кате. – А между прочим, Угрюмов сказал. На полном серьезе, по Интервидению. Вот только что.

– Иди ты! – сказал Билл.

– Точно, – подтвердил Черный. – Сидней Конрад искусственный оранжит сделал. Так что мы все теперь волшебники. Понял? А у тебя отличный бренди, Билл!

– Так значит, за здоровье старины Сида?

– И за твое здоровье, капитан! Кстати, а почему ты не вакцинирован?

– Я вакцинирован, – пояснил Билл, – но в возрасте шестидесяти одного года. Я, ребятки, выходец из зеленых. От зеленой партии к зеленому змию, – улыбнулся он.

А Черный подумал и не стал спрашивать, сколько же Биллу теперь лет.

Пресс-конференция в кабинете Кротова продолжалась. Журналисты наладили прямую связь со зрителями, и вопросы сыпались самые разные, в том числе и совсем глупые.

– А трупы воскрешать можно будет?

– Какой вы труп хотите воскресить, этот, что ли? – вопросом на вопрос отвечал Конрад, показывая на мертвого председателя.

А Угрюмов отвечал серьезно:

– Помилуйте, господа, это же проблема проблем! А искусственный оранжит получен только сегодня.

– Вопрос Брусилову: что вы чувствуете сейчас?

– Облегчение. Огромное облегчение. Как будто я нес на Голгофу крест, долго нес, утомительно долго, а потом споткнулся и уронил его, и крест упал куда-то в глубокое ущелье и раскололся, наверно, не достать его теперь, и вроде обидно, все-таки мой крест, а с другой стороны – так легко! Вот и отдохну теперь. По-настоящему отдохну. Наконец-то.

– Эй! – шепнул Женька, – тыкая Черного в бок. – Смотри.

Катя тоже оторвалась от книги и подняла голову.

Со стороны Пушкинской площади подошли пятеро юнцов с ног до головы в черной коже и со сверкающими на солнце большими металлическими буквами "К" на груди.

– Подонки, – тихо проговорил Черный. – Откуда только берутся такие?

– От сырости, – грустно пошутил Женька и добавил: – Где бы сушилку найти? Надежную и вполне безопасную.

– Ребята, – строго сказала Катрин, – только не драться.

А кротовцы, похохатывая, приблизились к памятнику – самих полярников, сидящих в стороне, они не замечали – и вдруг с громким гиканьем принялись обшвыривать бронзовые фигуры яйцами, должно быть, тухлыми, и еще какой-то липкой гадостью в пакетиках.

– Весело им, – сказал Черный.

– Да-а уж, – протянул Женька, нервно обшаривая карманы.

– Не вмешивайтесь, ребята, ради Бога, не трогайте вы этих дураков, – твердила Катя, уже понимая, что остановить ей никого не удастся.

У одного из юнцов обнаружилась в руках странная увесистая штука, и непонятная еще ассоциация вдруг больно кольнула Женьку. А тот, размахивая своей штуковиной, прыгал вокруг памятника и ухал, как обезьяна. И Женька вспомнил. И в тот же самый момент юный кротовец поднял оружие – да, это было оружие, это был арбалет! – и выстрелил.

Короткая тяжелая стрела ударила в бронзовый висок стоящего на постаменте Любомира, заляпанного яичной скорлупой и гнусными потеками…

– А ну-ка, сволочи, вон отсюда! – бросился Женька к резвящимся юнцам.

И Черный вскочил за ним следом.

– Вы у меня языком будете вылизывать этот памятник, подонки! – кричал Женька. – Слышите?! Считаю до трех.

Кротовцы было решили драпать, но их неформальный лидер, тот, что стрелял – он был постарше и покрупней – сделал им знак стоять, мол, кого вы испугались, товарищи, их же всего двое и баба. И эти мальчишки в черной коже с блестящими буквами, дрожа от страха и злости, и от сладостного предчувствия настоящей драки – с самим Евтушенским, с самим Черным! – стояли, расставив полусогнутые ноги, растопырив пальцы рук, приоткрыв от напряжения рты, и ждали.