Дмитрий Скирюк - Руны судьбы (Осенний Лис - 5)

- Вон они, следы-то, - скребя в затылке, высказал общую мысль Хосе-Фернандес. - Вишь, как растоптался... Здесь он, а? Святой отец?

Брат Себастьян перевёл взгляд на Томаса, адресуя заданный вопрос ему. Мальчишка помедлил, словно бы прислушивался к чему-то, потом кивнул.

- Он здесь, - сказал монах.

- Смотрите! Смотрите! - воскликнул вдруг Санчес. - Там огонь!

Все обернулись, куда он указывал; солдаты для верности выставили перед собою алебарды. Наступила пауза. Наконец Анхель сплюнул и упёр алебардину древком в землю (точнее - в снег).

- Чего ты так разорался, Алехандро? - сказал он. - увидел и увидел; Орать-то зачем?

- Con mil diablos, - пробормотал Родригес, не сводя взгляда с зелёного огонька, едва виднеющегося меж дерев, - что это там такое? Почему он зелёный?

Санчес покачал головой:

- Тот, лысый, что-то говорил про заброшенные штреки. Может, это рудничный газ там горит?

- Рудничный синим горит.

- Какая разница? - Анхель решительно потеребил белёсый ус. - Если там огонь, значит, его кто-то развёл, вот и всё. Пойдём туда и сами всё посмотрим.

- Верно! - пьяно и отважно встрепенулся Киппер. - Точно! Ну? Что вылупились? Зелёного огня, что ли, не видели? А ну, держись ровнее! Подтянись! Про тыл не забывать! Эй, держи пузана!.. Himmeldon-nerwetter! Распустились? Уже забыли, сколько страху натерпелись? Хотите ещё?

Анхель, прищурясь, посмотрел на крикуна. Поиграл желваками. Ничего не сказал. Солдаты запоздало и смущённо заоглядывались, запереминались с ноги на ногу. Смитте стоял и пустыми глазами рассматривал небо.

Родригес положил за щеку свежий ком табаку и принялся его мрачно жевать.

- Надо идти, - сказал неуверенно кто-то.

- Значит, пойдём, - кивнул Родригес.

- Но там нас могут уже ждать...

- Значит, дождутся, - заявил Анхель и оскалился в усмешке. Оглянулся. - Мануэль? Мануэль, где ты там? Надеюсь, хоть сейчас-то порох у тебя сухой? Давай, зажигай свою фитюльку. А ты, hombre, - обернулся он к Михелькину, присмотри за этим, - он кивнул на спятившего толстяка.

- Хорошо, - сказал Михелькин, втайне несколько обрадованный, что ему не надо будет сражаться.

- Ты чего такой бледный? Испугался, что ли? Не дрейфь и подтяни штаны; с нами не пропадёшь. Главное - не суйся в пекло. На, возьми, - Анхель вынул из ножен свой любимый кривой кинжал и рукоятью вперёд протянул его Михелю. - Если что, то бей вот так - снизу вверх. У него клинок изогнут; целься в грудь, и не коли, а режь, и непременно что-нибудь заденешь там в кишках и вытянешь наружу. Comprendes?

Тот гулко сглотнул.

- Да.

- Тогда - пошли.

- Погодите! - Санчес обернулся к Себастьяну, опустился на одно колено, упёрся древком алгбарды в снег и преклонил главу.

- Святой отец, благословите.

Солдаты с пониманием переглянулись и молча последовали его примеру, разом, все, включая Томаса и Михелькина. Смитте остался стоять; Михелькин дёрнул его за руку и заставил опуститься рядом. Киппер не удержался на ногах, икнул и повалился набок. Его подняли, поставили прямо, нахлобучили обратно слетевший берет. Наконец возня закончилась, и воцарилась тишина.

Брат Себастьян воздел руку.

"Pater noster, qui es in coelis..." - зазвучали в вечерней тишине слова молитвы.

Восемь голосов нестройным хором повторили первую строку. Смитте молчал.

"Sanctificetur nomen tuum..." - продолжал монах.

Михелькин стоял и вспоминал, как молодой монашек вёл их всех прямой дорогой, ведомый не иначе божьим вдохновением; как все они прошли обратным маршем полстраны и вновь вернулись в его родную деревню. Как задержались в "Серпе-молоте", чтобы запастись едой и шнапсом, и как святой отец полдня расспрашивал шароголового кабатчика о всех окрестных скалах и лесах...

"Adveniat regnum tuum..."

...как лошадь Киппера, и ослика, на котором ехал брат Себастьян, оставили в конюшне при корчме на попеченье Вольдемара, и дальше двинулись пешком. И видно, поступили правильно, поскольку даже на подходах к тёмному запущенному лесу возле старых рудников всеми овладел такой непостижимый липкий ужас, что животные наверняка взбесились бы и понесли. Лишь усердная молитва обоих монахов и беспрестанная нервная ругань испанцев удержала маленький отряд тогда от бегства...

"Fiat voluntas tua..."

...как потом, когда всю ночь в кустах трещало и шипело, в темноте блестели зубы и глаза, стукали камешки, костёр то гас, то вспыхивал опять, все обожглись по очереди, и кто-то в них швырялся шишками, с вершин деревьев. Как потом - ударили стрелой и зацепили Мануэля в мякоть набивного рукава, а Фернандесу поленом рассекли скулу. Как Смитте смеялся, корчил рожи и бросал во тьму снежки. Как Родригес дважды разъярённо вскакивал и с рёвом врубался в кусты, прежде чем его успевали оттащить назад, и как на второй подобный раз секира алебарды обагрилась кровью...