Алекс Ривендж - Контакт

— А несчастный случай? Ты же не считаешь меня дураком…

— Что?

— Такому свидетелю, как я, поверят. Убийц не любят, Сеси. Даже если ты сумеешь оправдаться — у тебя на это хватит денег, — тебя не пустят ни в один приличный дом, а для тебя это очень важно… Ведь так? — вкрадчиво спросил Паркинс, приближаясь к ней.

Мускулы на женских руках напряглись: Цецилия была готова защищаться. Быть декорацией в его доме, второй Мартой, повязанной по рукам и ногам? Ну нет…

— Так как мы договоримся? — Паркинс оперся руками о противоположный край стола. — Это был несчастный случай?

— Нет, убийство! — зло выкрикнула она, выдергивая из-под стола огнемет.

Длинный язык пламени, удивительно яркого и плотного, ударил в лицо Паркинса.

Цецилия била по нему огнем с неожиданно охватившим ее наслаждением: «Так тебе, мерзавец, так!..»

Враг вопил и корчился. Чтобы работать огнеметом было удобней, Цецилия обогнула стол и продолжала жечь уже упавший на пол труп. Как ни странно, крик все еще стоял в ушах — и это лишь разжигало ее ярость.

— Мама! Да что же ты делаешь?! — разобрала она наконец слова — и остолбенела.

Возле стены стояла Синтия. Лицо девушки было перекошено: ей казалось, что еще минута — и сознание уйдет.

Смерть отца, его признания — и теперь это… Не многовато ли для одного человека за один раз?

Механически, неестественным движением Цецилия стала разворачиваться к ней, словно в ее теле распрямилась пружина, находившаяся под давлением. Остекленевшие глаза смотрели не на дочь — сквозь нее.

Синтия почувствовала, что волосы ее встают дыбом, зато ноги, наоборот, начинают, подкашиваясь уменьшаться. Рот девушки округлился в беззвучном крике — кричать она больше не могла.

Цецилия поворачивалась. Медленно, медленно, медленно…

Накрашенные яркой помадой губы совсем еще недавно благополучной, хотя и взбалмошной женщины что-то шептали. Молитву? Проклятие? Это никому не было дано знать…

Рука Цецилии дернулась — и пламя пропало (еще немного, и оно дошло бы с поворотом до замершей девушки).

Двое молча смотрели друг на друга.

«И это — моя мать? Это ее я обещала жалеть?» — пронеслось в голове у Синтии. От мыслей по всей голове распространялась уже физическая боль, сигналя о том, что нервная перегрузка дошла до предела.

"Что же она стоит? Нет, она не посмеет на меня донести. Она моя дочь! " — быстро соображала Цецилия. Мысли шли четко, как строчки на мониторе.

— Ну что? — хрипло спросила Цецилия. — Так и будем стоять?

— Я… Ты? — Синтия часто и мелко замотала головой.

Нет, все что было — ей привиделось. Галлюцинация. Жизнь не имеет права быть такой кошмарной.

— Твой отец? — сообразила вдруг Цецилия. — Он… уже?

Синтия кивнула.

— Хорошо. Я пойду к нему, — Цецилия снова подивилась собственному хладнокровию.

Что же, чтобы выжить, и нужно быть такой. Разве не прав был Крейг, утверждая, что смерть — хороший учитель?

Твердой, решительной походкой Цецилия прошла мимо Синтии.

Девушка тихо сползла по стене. Очутившись на корточках, она зарыдала. Недоверие, подозрение, ненависть, любовь — все смешалось и превращалось сейчас в ее душе в ничто. Образы придуманные, реальные, навязанные, путаные… Отец — откровенный человек, мать — убийца, Чужой — несчастны й… Да кто сможет уместить все это в одной разгоряченной несчастьями головке? Уж во всяком случае не она…

Свои — враги… Чужой — хороший…

Она встала, опять-таки держась за стену, и, не отрывая пальцев от ее гладкой поверхности, направилась к двери. Пусть о ней думают что хотят — она верила сейчас, вопреки всему, включая собственный ум, отказавшийся работать, что лишь это чудовище сможет ей помочь.

Он должен думать о людях лучше? Что ж, пусть он научит этому и ее…

Разум мутился, но силы возвращались. С каждым новым шагом Синтия продвигалась вперед все уверенней.

Так, говорили, кажется, что он сидел в центре управления… Прекрасно. Только бы он оказался на месте…

В комнате пахло гарью и паленым мясом. Алан и Варковски переглянулись. Неужели в их отсутствие что-то произошло?

— Стой тут, — приказал Варковски, проверяя пистолет. — Я сейчас разберусь…

Его походка, стремительная и вместе с тем мягкая, напоминала Алану кошачью: та же готовность в любой момент к прыжку и та же почти нечеловеческая уверенность движений, в которых ни одна группа мышц не работала зря. Хищник, ловкий и цельный, как все хищники, шел сейчас по комнате.