Алекс Ривендж - Контакт

Вторая комната была пуста. Крови тут было меньше — но и только. Очевидно, чудовище не оставило в живых никого.

— И после этого вы еще смеете утверждать, что этот монстр имеет право на жизнь? — нервным от распирающей изнутри злости голосом спросил Эдварда Вильямс.

— Повторяю, это животное очень ценное. Никто не просил Бергмана оставлять дверь открытой. — Его больше всего занимал сейчас вопрос, как монстр успел так быстро уничтожить два тела. После крика прошло всего несколько секунд. Если предположить, что он сперва загрыз Блейка, а потом унес Марту в зубах…

— Я не могу больше слушать этот маразм! — закричал Хоувер. Эта тварь нас всех уничтожит! Всех!

— Во всяком случае, сейчас он должен быть сыт, — пожал плечами Варковски.

— Дерьмо!.. — прошептал Ник, опираясь на косяк. Голова его кружилась.

— Ладно, пошли отсюда, — сдержанно прервал его Вильямс.

— Я покажу вам дорогу, — предложил как ни в чем не бывало Варковски.

— Ну уж нет, — огрызнулся Вильямс. — Нам больше не по пути. Я предлагаю вернуться к катеру. Может быть, его удастся починить. И кроме того, нам надо будет связаться с Землей.

— Ну, это мы еще посмотрим, — возразил Варковски. — Норт, пошли. Пусть делают, что хотят.

Он был спокоен, произнося эти слова. С того момента, как оружие было уничтожено, главная проблема отпала. Теперь ему оставалось проследить, чтобы никто из них не добрался до передатчика, но эта задача казалась ему довольно простой.

— Алан, ты уходишь с ними? — спросила Синтия. В ее голубых глазах светилась боль.

— Пошли вместе. Синти, я знаю одно — твоему отцу лучше других известно, какие места на станции наиболее безопасны.

Слова давались Алану тяжело — он чувствовал, что они разбиваются о выросшую между ними стену.

— Алан, — Синтия хотела что-то сказать, но подкравшийся к горлу комок закрыл словам выход. Ей было горько, слишком горько, чтобы это можно было передать словами. Только сейчас Синтия подумала, что она любила Алана — точнее, что была любовь, и что она прошла, униженная его предательством. Или (такая надежда жила у нее в глубине души) он все же не предатель?

— Синти… — Алан запнулся. Вряд ли он чувствовал себя сейчас лучше. — Постарайся поверить мне и понять. Я же объяснял тебе, что и из-за чего делаю.

— Нет, — Синтия покачала головой и отвернулась, пряча набежавшие на глаза слезы.

— Ты что, и правда пацифистка?

— Нет. Но не поручусь, что не стану ею. Просто всему есть предел — и от этой общей подлости я просто устала. От твоей тоже, Алан. Даже если ты работаешь на самом деле против моего отца…

— Вот как? — раздался сзади голос Крейга.

Неужели он ошибся в этом парне?

Кровь ударила Алану в лицо. Все погибало у него на глазах.

— Боюсь, что меня не так поняли, — неясно к кому обращаясь, выдавил из себя Алан.

— Ясно, — Крейг криво усмехнулся. Нет, он не ошибся в главном. Мейер был из его породы — из тех, кто ради дела готов идти на все. — Итак, ты «заключил с нами союз» в интересах своего следствия, так? — Алан отвернулся, но Крейг продолжал. — Что ж, я не могу тебя за это осуждать, хотя, признаться, надеялся на большее доверие с твоей стороны. Ну и чего же ты тогда стесняешься? Наоборот, мы должны друг друга понять. Ты рискуешь жизнью и своей любовью, чтобы проникнуть в нашу тайну. Мы в точности так же хотим проникнуть в тайну этого существа. Так кто из нас вправе судить другого?

— Пожалуй… — Алан наклонил голову еще ниже.

Они так и стояли, оба сгорбившиеся и поникшие. На лице Синтии возникла кривая усмешка. Прямо на губы наползли уже не скрываемые дорожки слез… Самым страшным для нее было то, что она понимала сейчас их обоих. Понимала — и одинаково не могла ни простить, ни осудить.

— Итак, кто остался? — Вильямс достал блокнот. Зачем — он не знал и сам: в комнате было всего восемь человек.

— Я прошу прощения, — Ник икнул, — но мне надо прилечь. Голова сильно болит.

— После ушиба? — подсела к нему Синтия. — А тошноты нет?

— Тошнит… — Ник улегся прямо на полу и закатил глаза. С каждой минутой ему делалось все хуже.

Синтия нахмурилась. В лучшем случае у него было сотрясение мозга. Нику явно требовался врач.

— Ну что ж… Восемь человек, из которых один больной, один раненый и две девушки. Да, команда из нас не слишком боевая…

— Я не ранен — так, царапина, — возразил Мортимер. — Я уже и забыл про нее.

Мортимер не врал: ни боли, ни какого другого беспокойства по части физических ощущений он не испытывал. Тем не менее бледное лицо и ссохшийся рукав говорили о том, что потерю крови нельзя было назвать незначительной.