Олег Радзинский - Агафонкин и Время

Она купила тетрадь и, подумав, как начать, написала на первой странице:

“ 23 октября 56-го я познакомилась с Алешей, после репетиции, перед вечерним спектаклем. Пушкинская площадь. Так началось мое горе ”.

Катя посмотрела на запись и принялась плакать: она долго не позволяла себе думать о нем, называть его имя. Назвала, записала и поняла, что любит. И будет любить.

Она знала, что никогда не расскажет сыну про Алешу: его отцом останется Александр Михайлович, застрелившийся у себя в кабинете от того, что она полюбила другого. Для сына существовала другая история: папа-герой погиб, выполняя важное задание Родины. Мальчику нужно было кем-то гордиться: не ею же.

Катя плакала тихо, давя слезы, чтобы не разбудить метавшегося в жару сына: он заснул посреди ночи, накашлявшись до мокротной хрипоты.

До утра оставалось совсем немного.

У Агафонкина не было настоящих друзей в пространстве-времени, где он рос. Ребенком его не отпускали во двор одного – чтобы не сболтнул лишнего, и он рос в Квартире с ее обитателями – Митьком и Матвеем Никаноровичем.

Эти двое друзьями не были; были скорее родителями. С Мансуром Агафонкин не дружил никогда: тот был или пьян, или с похмелья. Так что если у Агафонкина и был кто-то, хоть немного, хоть в чем-то похожий на друга, так это Платон Ашотович Тер-Меликян.

“Оттого еще больнее”, – думал Агафонкин, слушая Президента Российской Федерации Владимира Путина.

– Почему я должен закручивать юлу? – спросил Агафонкин. – Вы хотите поменять историю, отменить определенную Линию Событий, повлиять на жизни миллионов людей – вы и закручивайте. Берите на себя ответственность. Вот, – он кивнул на Платона, – у вас здесь сидит приглашенный специалист, доктор математических наук, между прочим. Пусть закручивает.

– Алексей, Алексей, – Путин выставил раскрытые ладони, словно хотел заверить Агафонкина, что ничего от него не прячет, – зря вы на Платона Ашотовича обижаетесь: он – наш давний… знакомый, еще в советские времена помогший, между прочим, – Путин одобрительно взглянул на Платона, – помогший органам обезвредить антигосударственную группировку, действовавшую в Московском университете. А мы, Алексей, своих не оставляем… не оставляем вниманием. Так что поддерживали связь… на всякий случай.

– А тут – Квартира ваша. Когда Платон Ашотович рассказал курировавшему его в то время товарищу, мы, конечно, не поняли, не осознали весь потенциал – врать не буду. – Путин вздохнул, сокрушаясь об утерянных возможностях. – Сотрудники, ответственные за контакт, оказались, прямо скажем, без воображения. Информация, однако, осталась в… – Он замялся, опасаясь сказать лишнее, – сработала выучка. – Есть, Алексей, такое понятие в оперативной деятельности: “латентная разработка”. То есть наблюдаем и ждем, пока станет ясно, что с этим делать. Как использовать. Вот вы, Алексей, и были в латентной разработке. Пока не пришло время вас активизировать. Понятно?

– В общих чертах, – кивнул Агафонкин. – То есть понятно, например, что человек, которому я доверял с детства, оказался подлец и стукач. – Он постарался поймать взгляд Платона, чтобы прочесть в нем, отозвались ли его слова болью, но не смог: Платон смотрел на юлу.

– Алексей, Алексей, – расстроенно закивал головой Путин, – позвольте заверить, что Платон Ашотович хорошо к вам относится и всегда говорит о вас – и не только о вас – с уважением. Просто он – человек, которому близки интересы государства, небезразлична его судьба. И оттого он с нами. Так ведь, Платон Ашотович? – спросил Путин.

Платон кивнул, продолжая смотреть на юлу.

– Вот, – закончил Путин, – теперь, Алексей, понимаете.

– Понимаю, – признался Агафонкин, – но только в первой части – про подлеца и стукача, как я и сказал. А вот почему я должен закручивать для вас юлу – не дошло, извините. Я и так для вас письма возил, нянчился с вами маленьким. А вы, между прочим, Владимир Владимирович, в детстве были, прямо скажем, не ахти.

Путин засмеялся, вспоминая, каким был в детстве.

– Да и детство, Алексей, было не ахти, – согласился Путин. – Разруха после войны, не отстроились еще, жили тесно, бедно. – Он помолчал, думая про те времена. Улыбнулся. – Вы, впрочем, там бывали: нечего вам рассказывать. А по поводу юлы, – сказал Путин, – почему вы должны это сделать, это лучше к Платону Ашотовичу. – Он доверительно наклонился через стол к Агафонкину: – Там столько мудреного, что я, признаюсь, сам мало понимаю. – Он обернулся к Платону: – Прошу вас, Платон Ашотович, объясните нашему гостю, почему только он может закрутить эту юлу. Так ведь?