Всеволод Слукин - Вас зовут 'Четверть третьего'

Я посадил Ренату на металлическую пластинку, закрыл экранирующую сетку, соединил излучатель с автогипнотизером и часами. Тонкий, еле заметный луч света из излучателя постепенно двигался вдоль спины мышки к ее голове и затем, когда на экране электроэнцефалоскопа появилась линия с характерным пиком - "пиком", застыл в одной точке. Мышка сидела неподвижно. Как всегда, через шесть с половиной минут альфа-ритм мозга вошел в резонанс с ритмом часов и пик на экране начал пульсировать. Через пятнадцать минут я убрал излучатель. Пик на экране продолжал вздрагивать. Рената дергала черным носиком. Пик пульсировал. Я спросил Никифорова:

- Ну, как вам это нравится? Вы поняли смысл работы?

Иван ответил довольно неопределенно:

- Интересно. А вот насчет смысла... Гм! Нужно подумать....

- Что вам думать? - не понял я.- Теперь думать поздно. Вы уже согласились работать у нас.

- Я не об этом,- прервал он меня.- Нужно подумать над смыслом работы. Очень интересно! - снова повторил он.

Нет, он положительно нравился мне. Это Гитлер не любил, когда солдаты думали. Мне нравились мыслящие сотрудники. Хорошо, если он будет думать о работе. И таким образом быстрее войдет в курс дела, быстрее будут получены необходимые результаты. Конечно, если все будет в порядке, если все пойдет так, как нужно...

Пик на энцефалоскопе пульсировал с такой же амплитудой, как и десять минут назад, когда начались колебания. Счетчик щелкал, отсчитывая колебания. Зазвенел звонок сигнализатора.

Я включил свет и показал Никифорову запись энцефалограммы и отсчет с кварцевых часов.

- Плюс-минус ноль секунд. Безошибочно.

- Да, хорошо,- согласился Иван.- А зачем все это?

- Как зачем? - я искренне удивился.- Вы хотите знать смысл работы? Попробуйте пофантазировать сами: ритм мозга - ритм часов... Вам это что-нибудь говорит? И уж если у этой жалкой мышки...

Я показал рукой в сторону металлической пластины, где находилась Рената, и осекся... На широком черном чугунном листе лежало крошечное белое тельце моей любимицы. Я с криком бросился к ней. В чем дело? Какая ужасная нелепость!

- Маус, маус, ком хераус! - вдруг пропел Никифоров и тихонько, боком-боком вышел из комнаты.

Я рассеянно посмотрел ему вслед. Он медленно шел по коридору и вдруг, как бы сорвавшись с места, побежал к выходу.

- Господин Никифоров! Иван! Иван!

- Маус, маус, ком хераус!-донеслось до меня...

3. И ОТ БАБУШКИ УШЕЛ И ОТ ДЕДУШКИ УШЕЛ...

(рассказывает И. М. Никифоров)

Профессор ехал в своей машине почти рядом со мной, изредка открывал дверцу, жестом приглашая сесть в автомобиль. Без шапки и пальто я бежал по улице. Дул холодный ветер, раздувал полы моего старенького пиджака. Я так и не успел купить себе новый костюм. Куда я бежал?

А черт его знает. Куда-то бежал и все. На ходу сунул руки в карманы. Попалась пачка денег.

Я вытащил ее из кармана и швырнул в сторону профессорской машины. Машина сразу остановилась, и Шиндхельм бросился вдогонку за этими цветными бумажками. Не знаю, собрал он их все или нет, но через несколько минут машина снова догналаменя. Я показал профессору кукиш. Он не понял: - Что вы?

- Накося, выкуси! - крикнул я по-русски.

- Господин Никифоров! Иван! Вернитесь!

Я не отвечал. "Опель" обогнал меня и остановился чуть впереди. Профессор пулей вылетел из машины. Он открыл дверцу и без лишних слов втолкнул меня в автомобиль. Я упал на сиденье и несколько минут лежал, тяжело дыша. С непривычки. Давно я уже так не бегал! Потом сообразил, что он меня может сейчас отвезти в свою лабораторию, положить на чугунную плиту, опутать проводами, а потом со злорадством ожидать, когда на экране большого прибора зеленая линия замрет и выпрямится...

- Ах ты, гад!-прошипел я и на ходу выскочил из машины...

...Очнулся я уже в лечебнице. Маленькая белая палата. Одна кровать. Полузанавешенные окна.

Этакое кругом чистоплюйство. Дорогая, видно, лечебница. Как я их надул! Пусть лечат. Пусть! А платить будет Пушкин.

Потом пришла сестра, сделала мне укол и снова укатилась. Я лежал, смотрел в потолок. Начал обдумывать план побега. Самое главное - это раздобыть одежду. А остальное приложится.

Одно я уже решил твердо - профессор меня больше не увидит. Я ему не белая мышь. "Маус, маус, ком хераус!" Видали? Как говорит поэт, "лучше уж от водки умереть...", и все такое.

Через несколько минут после ухода сестры появился профессор.

Видно, она ему сказала, что я очнулся. Профессор сел на стул около койки, взял мою руку, пощупал пульс, потрогал голову, посмотрел на доску, где записывалась моя температура. Потом спросил.