Александр Смолян - Закат Мигуэля Родригеса

- Их создали атланты.

- Жители Атлантиды?

- Да, представители того вида, который обитал на этом материке и навсегда исчез с ним. К счастью, киборги ко времени катастрофы уже расселились по всей земле. Платон не знал, разумеется, что сам является потомком киборгов, но косвенное свидетельство сказанного у него есть, он пишет в одном из диалогов, что атланты посылали своих людей и в Африку и в Европу. Отражением подобных же смутных догадок являются и мифы о Галатее, о Пигмалионе.

- Я вижу, доктор Мигуэль, что в цепи, которую вы создали, не осталось как будто ни одного недостающего звена... Все это так неожиданно!.. А то, что я слышу это от вас, может быть, всего удивительней. Вы, так решительно отрицавший возможность создания искусственного человека даже в далеком будущем, теперь приходите к мысли о создании его в далеком прошлом!

- Взгляды ученого должны быть именно взглядами, а не шорами на его глазах. Если в результате точного, неоднократно проверенного подсчета я прихожу к выводу, который противоречит моим прежним убеждениям, - значит, я должен расстаться со своими прежними убеждениями.

Родригес на минуту задумался, сделал глоток воды и продолжал:

- Впрочем, мне не пришлось действовать столь героически. Как вы знаете, основой моих формул был закон большого времени. Его идеи, по-новому осмысленные, и привели меня, в сущности, к моей нынешней теории антропогенеза. Да, вы правы, я утверждаю сейчас то, против чего раньше возражал. Но сейчас я вернее самому себе, сути своего учения, чем когда-либо. Ведь известны только две формулы Родригеса: о возникновении органического вещества и о возникновении организма. Третьей формулы Родригеса не существует, и я полагаю, что никому не под силу вывести формулу естественного возникновения "хомо сапиенс". Я искал ее, долго искал. Эти поиски и привели меня к тому, о чем вы узнали сегодня.

Он откинулся на спинку кресла, снова свел кустистые брови, прикрыл рукой глаза. Я встал.

- Я утомил вас, доктор Мигуэль. Простите меня.

- Погодите. - Он отнял руку от глаз. - Погодите, сеньор. Я поделился с вами своей идеей в надежде на то, что вы согласитесь помочь мне. В моей рабою еще не все доведено до конца. А я очень стар, я искалечен старостью, мне одному это не под силу.

- Но ваши ученики?..

- У меня нет учеников. Лучших из них я пережил, остальные давно изменили мне. Если моя теория заинтересовала вас...

- Но я не ученый! Я только писатель, иногда посвящающий свое перо проблемам науки.

- Учености у меня хватит на целый институт. Так же, как имен и званий. Чтобы завершить книгу, мне нужен именно такой человек, как вы.

- Сеньор доктор, я должен быть откровенен. Я не считал возможным вступать с вами в спор, но признаюсь, что еще далеко не убежден в справедливости вашей теории.

- Вот и отлично! Мы будем спорить. Если вы опровергнете мои подсчеты, я, по крайней мере, буду спокоен: не буду тревожиться, что уношу в могилу свой клад. Но я смею надеяться, что это действительно клад и что вы в этом убедитесь. А споры помогут нам предусмотреть все возражения, и книга получится еще доказательней. Соглашайтесь! Или нет, не торопитесь с ответом. Обещайте мне только прийти завтра, в это же время. Я оставлю вас наедине со своей рукописью, вы почитаете... А сейчас я действительно немного устал. К тому же скоро должна возвратиться дочь, а она... Да, к сожалению, и она не принадлежит к числу моих единомышленников.

Я простился, сказав, что буду очень рад возможности ознакомиться с рукописью.

Внизу, у выхода, я чуть не столкнулся с высокой женщиной в черном. Ей было, наверное, лет шестьдесят, но сказать, что на лице ее "угадывались следы прежней красоты", я не решился бы: оно все еще было красивым.

Женщина внимательно поглядела на меня и протянула руку.

- Лючия Родригес.

Я представился.

- Прошу вас, - сказала она, открывая дверь в гостиную и проходя вперед. Вы были у отца?

- Да.

- Вы знаете, что он болен?

- Нет, сеньора, я этого не знал. Напротив, мне показалось, что для своих лет он выглядит прекрасно. Если бы не паралич ног...

- Я говорю не о ногах, а о голове.

"Да, к сожалению, и она не принадлежит к числу моих единомышленников", сразу вспомнилась мне печальная фраза старика.

Лючия Родригес вздохнула, опустилась на тахту и жестом пригласила меня сесть в стоявшее рядом кресло.

- Сеньора, - сказал я, - гений вашего отца трудно мерить общими мерками. Я полагаю, что он неправ. Но даже его ошибки не менее удивительны, чем его прозрения. Я если он увлечен своей гипотезой, разве можно ставить в вину ученому такую увлеченность? Во всяком случае, ум его смел и ясен.