Мишель Фейбер - Под кожей

— Если вам жарко, откройте окно, — предложила Иссерли.

Он кивнул, но ничего не ответил.

Иссерли осторожно нажала ногой на педаль акселератора, надеясь, что пассажиру ее это понравится. Однако он просто вздохнул и слегка вжался в спинку сиденья, похоже, незначительное увеличение скорости всего лишь напомнило ему о том, как медленно они едут, так никуда и не доезжая.

Может, не стоило ей говорить, что она юрист. Может, продавщица или воспитательница детского сада понравилась бы ему больше. Просто она приняла его за самца крутого, грубоватого, решила, что у него могла иметься пара судимостей и он захочет о них рассказать, чтобы подразнить ее, проверить на крепость. Возможно, самым надежным было назваться матерью семейства.

— Ваша жена, — еще раз попыталась она завести разговор, стараясь подделать ободряющий тон общительного самца, тон, которого он мог ждать от кого-нибудь из его собутыльников. — Дом она себе забрала?

— Да… хотя… нет… — Он глубоко вздохнул. — Мне пришлось продать его и половину денег отдать ей. Она переехала в Брэдфорд. Я остался здесь.

— Здесь — это где? — спросила она, поведя подбородком в сторону шоссе, чтобы напомнить ему, как далеко она его уже завезла.

— В Милнафуа, — он усмехнулся, словно стесняясь этого названия.

На взгляд Иссерли, название было не хуже других, может быть, даже лучше, чем «Лондон» или «Данди», которые она выговаривала с трудом. Она понимала, впрочем, что для него «Милнафуа» означало несусветную глушь.

— Там ведь и работы-то никакой нет, — сказала Иссерли, подпустив в голос интонацию прозаичного, мужественного, как она надеялась, сочувствия.

— А то я не знаю, — пробормотал он. И следом, голосом много более высоким и громким, так что она даже испугалась: — И все-таки, падать духом не следует, а?

Иссерли, не поверив своим ушам, уставилась на него — да, все так: он попытался изобразить оптимиста и потерпел полный провал. Он даже улыбочку соорудил на залитом потом лице — такую, точно понял вдруг, что слишком уж открыто признаваться в своем лентяйстве опасно, что если он скажет ей: да, я всегда жил на пособие, это может повлечь за собой серьезные последствия. Виновата ли в этом она, назвавшаяся юристом? Испугался ли он того, что она способна устроить ему крупные неприятности? Или того, что в один прекрасный день может выясниться: она обладает какой-то официальной властью над ним? Может быть, ей стоит рассмеяться, попросить у него прощения за обман и начать все сначала? Сказать, что она работает в магазине, продает компьютерные программы или женскую одежду больших размеров?

Большой зеленый знак на обочине сообщил, сколько миль осталось до Дингуолла и Инвернесса: не много. Слева от дороги земля уходила вниз, открывая вид на поблескивавший берег Кромарти-Ферта. Было время отлива, все камни и песчаные отмели повылезали наружу. На одном из камней лежал, точно севшее на мель судно, одинокий пригорюнившийся тюлень.

Прикусив губу, Иссерли понемногу смирялась со своей ошибкой. Юрист, продавщица, мать семейства: разницы не было никакой. Он ей не подходит, вот и все. Она выбрала не того, кого следовало. В который раз.

Да, теперь было совершенно ясно, куда направлялся этот здоровенный, обидчивый качок. В Брэдфорд, повидаться с женой — ну, по крайней мере, с детенышами.

Что, на взгляд Иссерли, и делало возню с ним слишком рискованной. Наличие детенышей может здорово все усложнить. Как она ни желала его — до нее только теперь начало доходить, сколько сил уже потрачено ею на то, чтобы его заполучить, — осложнения ей были решительно ни к чему. Придется от него отказаться. Пусть возвращается в свой мир.

Остаток пути оба просидели в молчании, словно стыдясь того, что не оправдали надежд друг друга.

Машин вокруг становилось все больше, Иссерли и ее стопщика уже всосала в себя чинная очередь автомобилей, которая выстроилась к подвешенному над фьордом, как туго натянутый канат, многорядному Кессокскому мосту. Еще раз взглянув на своего пассажира и увидев, что он отвернулся от нее и разглядывает раскинувшуюся по далекому берегу промышленную зону Инвернесса, Иссерли ощутила острую горечь утраты. Он всматривался в этот игрушечный, словно сошедший вместе с остальными такими же с конвейера уродливый городок с той же ненасытной увлеченностью, с какой совсем недавно любовался ее грудью. Крохотные грузовики заглатывались воротами завода — и это было всем, что ему теперь требовалось.