Александр Тюрин - Фюрер Нижнего Мира, или Сапоги Верховного Инки

Нет, удастся. У меня в кармане бабки на обратный билет. Вернусь домой — Буераков авось забыл про меня, можно и квартиру поменять, — ну и заживу как Фенимор Купер. Не думаю, что в результате перестройки Вселенной я из железнодорожника превращусь в дворника. А если «да», это тоже не беда.

Однако, Кукин. Однако, Нина. Им-то худо придется, а, может, вообще кранты настанут. Можно, конечно, сказать, что и они не полезли бы в такой омут ради меня…

Хотя Кукин запросто полез бы — у него никакой рефлексии нет. Да и Нина не такая уж барракуда. Я понимаю, что у нас никогда с ней не заладится семейная или даже близкая жизнь — ну не могут же сойтись баран и пантера. Но случилось все же несколько моментов, когда мы с ней были, как две дольки одного апельсина, как две половинки одного яблочка, и казалось, что в благоприятных условиях мы просто срастемся словно сиамские близнецы. Потом это ощущение пропадало — едва, например, она начинала отстегивать причитающиеся мне баксы. Госпожа Леви-Чивитта так и норовила сделать какой-нибудь вычет или штрафануть меня — якобы за мое плохое поведение…

Тем не менее, когда я в больнице валялся, то Нина плату за лежку из моей доли не удерживала. А еще, улучив ситуевину, забралась ко мне в койку и так разогрела, что температура у меня поднялась до сорока, а потом упала до тридцати шести с небольшим.

Ладно, допустим, я решусь полезть в это самое «окно». Опять-таки, отложив в сторонку деньги на обратную дорогу, нам едва хватит, чтобы добраться до Кильябамба и переночевать там. А еще надо покупать уйму всякой ерунды, от иголок и консервов до презервативов. Жалко, но непреложный факт — Нина не оставила ни одной кредитной карточки, не выписала на меня ни единого чека.

— До Кильябамба можно добраться на перекладных, автостопом, — уловив ход моих мыслей, предложил Крейн.

— Ну и что с того, выгадаем двадцатку.

— А может, никакого снаряжения нам не надо? Ни примусов, ни консервов, ни теплых кальсон. Мы будем действовать малой группой и тогда наша первейшая задача — никоим образом не выделяться из той массы населения, что обитает в «кармане». Ну, разве что можно захватить украдкой антибиотики, да пару ножей.

Это, конечно, в каком-то смысле идея — не выделяться из массы и гущи. Однако с нашим внешним видом…

— Да еще и незнание тамошнего языка, — вспомнил я.

— Но там говорят на кечуа.

— Мы и в кечуа не шибко сечем, Сашок. Вряд ли особо помогут испано-кечуанский словарь и русско-испанский разговорник.

— Если ты, Егор, не пойдешь со мной, я это сделаю сам.

— Ой, какие мы храбрые. Да тебя там сожрут уже через пару часов. Ты сам будешь помогать себя жарить и варить, с вертела подсказывать станешь, где у тебя филейная часть.

Да еще вместе с блюдом, которое будет сготовлено из мозгов Крейна, исчезнут в животах благодарных дикарей знания о том, как проникать в злокозненные «хрональные карманы».

— А мне, Егор, кажется, что все закончится хорошо.

— Конечно, всегда кому-нибудь хорошо, да только не нам… Понимаешь, ты меня не убедил. У тебя не хватило аргументов… Но я пойду на это дело, будь оно проклято и обматерено по всей таблице умножения.

Нож я все-таки отхватил приличный, с широким лезвием и зубчиками, где положено. Сторговался с одним местным Рэмбо, у которого глаза в кучку из-за кокаина. Принайтовал ножик к ноге эластичным бинтом. Вдобавок снабдил себя газовым баллончиком-"пшиком". Крейн же оснастил нашу мини-экспедишку пенициллином, азитромицином и даже трихополом, а заодно стерильным перевязочным материалом. Как я ни уговаривал Сашу загнать компьютер, да приобресть в личное пользование парочку крупнокалиберных смит-и-вессонов, он ни в какую. То есть, свой настольный «Pentium-75» он загнал, но приобрел взамен еще более крутой «Pentium-80», только в виде легонького переносного ноутбука, естественно для тех же вычислительных нужд.

Из Куско мы ехали на рейсовом автобусе по извилистой дороге. В салоне одни индейцы, метисы и прочие чудаки в этом роде. Белые люди в стране Перу только на личном автотранспорте раскатывают. Неожиданно, пока я озирался на попутчиков, меня посетила мысль, что те самые «среднеазиаты», которые орудовали в Питере, Москве и Екатеринбурге очень уж похожи на здешних жителей. Тех киллеров я условно называл казахами и узбеками только из-за бедности ассоциаций.

Со мной рядом сидел дедок в драном пончо да шапке-корзинке и пожевывал какую-то травку. Он мне время от времени улыбался двумя зубами, а я на «сивильник» на всякий случай взглянул — нет ли каких-нибудь козней. Никакой явной опасности, только птички порхают — символ большой неопределенности и переформирования судьбы. Мы с дедом даже разговорились, как инопланетяне с разных планет. Он мне на ломаном испанско-кечуанском диалекте рассказывал, какие тут звери водятся и какой у них нрав — у ягуара-утурунку обидчивый и злобный, у льва-пумы замкнутый, независимый, у медведя же добродушный, хотя при удобном случае он своего не упустит, обезьянка же — трусливая нахалка.