Александр Тюрин - Фюрер Нижнего Мира, или Сапоги Верховного Инки

В общем, в середине ночи я бродил вокруг доминиканского монастыря, который приходился ровно на то самое место, где некогда сверкал золотом Кориканча, инкский дворцово-храмовый комплекс. И мощную каменную кладку, оставшуюся от инков, можно было пощупать.

Мои телеса стали терять жар и подмерзать, надо было подаваться обратно к отелю, но я все бродил — это местный напиток «чича», верно, был всему виной. Да если признаться, нюхнул для куража и кокаина. Поле зрения сузилось, я даже не мог сообразить, куда мне надобно свернуть. Несколько раз попадались навстречу местные товарищи, но их неславянские физиономии вызывали некоторую оторопь. Когда я все-таки напрягал горло для произнесения звуков, рожи уже успевали растаять в ночном тумане. Потом они стали казаться мне какими-то пятнистыми, даже клыкастыми и очень плотоядными. Я, естественно, старался не обращать на это дело пристального внимания.

Но что-то большое и пернатое забило крыльями надо мной, отчего крайне неуютно почувствовало себя мое темечко. Что-то зашипело около ног и я стал передвигаться скачками. Неясное же рычанье наполнило мои жилы трепетом бздения. С каждой секундой кожу саднило все больше, будто ее обдирали скребками, а шейные позвонки стало покалывать, будто им надоело общество друг друга. Встречаемые по дороге личности уже ни в какие ворота не лезли — они несли на коротких шеях головы квадратные, бурые, с лишними глазами и ушами. Головы были защищены шлемами из черепов змей, акул и больших кошек, а вместо животов будто бы виднелись внутренние органы, кишки, печенки, неприкрытые кожей. Я закружился на месте, пытаясь не допустить, чтобы какой-нибудь монстр бросился на меня со спины. Но движения мои замедлялись, становились скованными, я словно залипал в смоле. И при этом, конечно, весь вспотел и завибрировал от ужаса.

Но вдруг послышался голосок, не такой резкий и каркающий как предыдущие, а скорее даже нежный и ласковый:

— Hola, amigo.

— Hola, amiga. Tengo prisa. Que quieres? — отозвался я заученной фразой, мол, занят. Однако продолжил. — Entiendes el ruso? — Дескать, понимаешь ли по-русски. Чем черт не шутит, шлюхи-то они на всех языках лопочут.

— Un poco. Si hablas despacio.

Я оказался прав. Индеанки, или там метиски городка Куско немного разумели по нашему. Если точнее, amiga меня слегка понимала, хотя говорить по-нашенски не тянула. Прикид на ней был отнюдь не шлюховидный, никаких там коротеньких на ползадницы юбочек и вырезов до пупа. Скорее, народный был у нее наряд, фольклорное пончо и все такое. Я не большой специалист в этнографии, но мне показалось, что ткани какие-то особо стильные, и рисунок на пончо многозначительный в виде солярных и лунных знаков, и ожерелье классное из изумрудных головок разных зверей, и перо экзотической птицы в волосах.

Так вот, этот музейный экспонат подставил под руку хмельного бойца Хвостова свое плечо. Я, соответственно, облокотился с охотой и сразу почувствовал — девица-то ничего. Сразу вся напряженка куда-то уплыла. Никаких тебе пакостных рож, да и монастырь словно засветился золотом изнутри, от самого фундамента. Я, конечно, учел этот факт — как-никак именно здесь располагался храм Солнца.

Глаза мои словно застило золотистой пеленой и я стал различать сияющие абрисы деревьев, словно пьющих солнечный свет, и фигуры животных, которых как бы соткали небесные лучи. И пение разнеслось — так, похоже, голосили бы звери и птички разные, кабы владели мелодией и правилами вокала.

В сопровождении этих золотистых глюков мы с девицей зашли в кабак. Я там хлебнул чего-то возбудительного и стал общаться не только со своей новой подружкой-индеаночкой, но даже с попугаем ара на жердочке. Я им рассказывал про свои геройские подвиги и многочисленные таланты, про трагическую непонятость со стороны современников. При этом держался за гладкую индеаночкину кожу, упруго реагирующую на надавливания.

В общем, поразила меня любовная ракета класса «баба-мужик».

Обстановка потихоньку стала расплываться, я во имя стабилизации положения плотно облапил подружку, а она куда-то повела меня, все выше и выше. Потом пришли интенсивные, приятные, но не очень понятные ощущение. Девушкино лицо словно из расплавленного золота светило мне из зенита, грудки и бедра ее сияли, излучение ее тела проникало в каждую мою клеточку.

— Айо, койа, — повторил я подсказанные кем-то слова.

И золотистая девица отозвалась:

— Ху, капак инка.

Ну, стремно. Она меня за какого-то инку принимает и поэтому так старается. Вообще-то, я не особо избалован по части приятных чудес, у меня в биографии идут сплошняком тяжелые беспросветные периоды — детство, отрочество, юность, зрелость, перезрелость. Чудеса, если случались, то разве что поганые, вроде моего призыва на войну. А теперь, получается, самое время проявлять оптимизм.