[ сборник ] - Этот добрый жестокий мир

— Ну-ка, выйдем из машины!

Он попытался открыть дверь, потом сообразил, что это невозможно, когда сам он внутри, и полез наружу.

— Из ма… вот черт!

Сержант исчез. И не появился.

Чемоданов переглянулся с супругой и отщелкнул дверную ручку.

— Извините.

Сержант, скорчившись, лежал на асфальте и не двигался. Но едва Чемоданов спустил ногу, пошевелился и поднял голову.

Они встретились глазами.

— Помочь? — спросил Чемоданов.

— Уезжайте. — Сержант обнял прижатые к животу колени. — Уезжайте, ради бога!

Щека у него была мокрая.

— Вы уверены?

— Валите!

Он сделал попытку ударить в дверь ладонью и промахнулся.

— Извините, — еще раз сказал Чемоданов.

— Что там? — спросила Катя.

— Лежит.

— Убился?

Чемоданов подумал.

— Да нет, просто лежит.

Он завел двигатель и, хоть на душе у него и было пасмурно, медленно покатил прочь. В зеркале заднего вида, отдаляясь, уменьшался человек в темносиней форме, эмбрионом застывший у грязно-белой полосы разметки.

— Митя! — Старший сержант Колымарь чуть не вывалился из служебного авто. — Митя!

— Я, — раздалось глухо спереди.

Как бы не из-под капота.

— Митя. — Колымарь, багровея, выругался. — Где ты там? Нам еще до ларька лететь.

— Здесь. — Голос у поднявшегося Мити был неожиданно трезвый.

— Они тебя ударили, Митя? — всмотрелся Колымарь. — Я же щас на ближайший пост…

Он зашарил вокруг себя в поисках рации, не помня ни номера уехавшего автомобиля, ни даже марки.

Пятно какое-то маячило вроде бы, белоё.

— Не надо.

Сержант дернул дверцу и деревянно сел на заднее сиденье, заставив Колымаря торопливо отпрянуть. Смялась фольга, скакнула вниз пустая бутылка.

Черт знает что примнилось старшему сержанту.

— Митя, они… укусили тебя?

Митя усмехнулся.

Поворот головы — и на Колымаря уставились то ли два глаза, то ли две жутких голубоватых дыры.

— Нет.

— А что? — простонал Колымарь, не понимая.

Напарник вздохнул так, что старшему сержанту показалось, будто над ним смялась в «гармошку» жестяная крыша.

И ответил:

— Совестно. Совестно, Леха, господи…

Оказалось, Сурен Тимурович перед исчезновением продал завод какому-то заезжему питерцу. Высокий, полноватый, круглолицый, в сопровождении мордоворота-охранника, тот ходил по цехам, которых было всего два, и цепким взглядом обмерял площади.

До формовки труб, установки прокладок, нарезания резьбы и продувки ему не было никакого дела.

— Работайте-работайте, — говорил он оборачивающимся мужикам.

Не успевший уволиться Чемоданов видел его через два окна — заводоуправленческое и цеховое.

И успокаивающие жесты «работайте-работайте» при двигающейся челюсти видел тоже.

Вместо заводика в глазах нового хозяина уже поблескивали зеркальные стены торгового центра. Здесь ошибиться было невозможно.

Так и вышло.

Он вошел в кабинет к Чемоданову шумно, с ходу подав крепкую руку.

— Ты, значит, главбух?

— Я, — подтвердил Чемоданов.

Боль в стиснутой ладони была короткой, но запоминающейся.

— Значит, это… — Новый владелец оглянулся на вставшего в дверях охранника. — Площади у вас хорошие, а заводик, извини, полное дерьмо. Так бизнес не делается.

— А как?

— Что у тебя за еврейские подходцы? — Питерец нехорошо посмотрел на Чемоданова. — Каком кверху! Рассчитаешь всех к концу квартала, так и быть, возьму тебя к себе.

— Но люди…

— А что люди? Будут искать работу. Я не богадельня, содержать задаром не люблю. В трубах этих ваших не понимаю.

Он покопался в карманах.

На стол легла связка ключей с брелоком сигнализации, за ней мягко шлепнулся квадратик презерватива, покатилась мятая бумажка, звякнула скрепка, наконец, была извлечена упаковка мятной жвачки.

Вытряхнутая из упаковки подушечка поскакала через стол к Чемоданову.

— Бери-бери, — кивнул на подушечку новый владелец и достал себе новую. — Мне лень бухгалтера искать, а ты, мне сказали, честный.

Чемоданов отодвинулся.

— Мне нельзя.

— Брезгуешь, да? — скривился питерец. — Ладно. Можешь, значит, тоже, заявление… ну, на выход… по собственному желанию.

— Рабочих не надо бы.

— Тю! Трудовую книжку в зубы…

Чемоданов мотнул головой.

— А справедливость?

— Справедливость? — Питерец зло хохотнул. — Ты вообще кто такой, чтобы мне!.. Это мир такой! Мир, а не я!

Он поднялся и снова сел.

— Где ты был, когда меня пацаны из соседнего района на крышу загнали, а там уже или лети, или прыгай? Где ты был? А когда менты мне… — он стукнул себя по левому боку, — ребро сломали? Когда Генка-Папироса меня за непослушание… Где ты был со своей справедливостью, которой ты мне в нос тычешь?