Сергей Болотников: Плохая земля

Следующие неделя пролетела словно во сне. Красильников вставал, копал грядки, тяжело наклонившись, высаживал семена да рассаду, а вездесущее солнце пекло ему голову. Иногда он перекидывался парой-тройкой словечек с Хорьковым, в основном о погоде (дождь не пошел, и теперь обещали засуху). Осознание того, что в подвале лежит труп, неожиданно являлось к Виталию Петровичу, он вздрагивал, а потом успокаивался и продолжал работы. Ну, лежит и лежит. Не всегда же он будет там, верно. Иногда, правда, даже в самый жаркий полдень, по спине пробегал холодок, и всплывала мысль: "Да что же я такое делаю?" И тогда Красильников поспешно спускался в погреб, осматривал тело, руки у него мелко подрагивали, и он бормотал себе под нос: "Завтра, может быть, послезавтра. Нельзя же столько тянуть". А потом он уходил, и мертвец благополучно стирался у него из памяти. И так до следующего раза. Что-то в этом было ненормальное, пугающее. Спал дачник плохо. Ворочался, крутился, и чудился ему слабый запах тлена из подвала через три перегородки. Он отмахивался, убеждал себя не дергаться, но ничего не помогало. Спать он больше не мог и потому садился на кровати и смотрел на луну сквозь подслеповатое окошко дачного домика. Луна, кстати, тоже прилично раздалась за эти семь дней - уже не убогий обгрызенный месяц, а полноценная долька. В одну из таких бессонных ночей Красильников решил избавиться от мертвеца. Прямо вот так взять, вынести его и положить в непосредственной близости от трассы. Машин там много, труп неминуемо заметят и, возможно, доставят куда следует. Все же лучше, чем тихо гнить на чужом дачном участке. Эти мысли принесли успокоение, и он заснул тяжелым сном, очнулся от которого только далеко за полдень с больной головой. Вроде бы этой ночью он еще два раза просыпался и слушал, как крысы скребутся в подвале, и даже хотел пойти вниз и прогнать их, чтобы они не обгрызли лицо мертвеца, но почему-то побоялся. Так или иначе это была череда тихих спокойных дней - жаркий май плавно переливался в не менее жаркий июнь, и молодая листва на хорьковской яблоне посерела от налета пыли. Прозрачными вечерами воздух далеко разносил звуки и можно было слышать, как поют в соседней деревушке, расположенной ниже по течению речки. Ярко-синее небо по утрам, белесое в полдень и хрустальной чистоты вечером. Самолетные следы и оранжевые закаты, растущая луна по ночам. В поселке было сонно, и их с Хорьковым улицу посещали исключительно редко. Пару раз приходил Самохвалов и привычно ругал богатых соседей. Неопознанный лихач на дряхлом рыдване раскатал серую кошку, жившую в доме напротив. Хозяева поубивались и отправились закапывать ее в лес, сквозь зубы грязно матеря неизвестного водилу. Красное пятно на месте, где упала кошка, некоторое время неприятно выделялось, а потом его скатало пылью в бурого цвета комочки. В леске отчетливо пел соловей. В воскресенье в дверь красильниковского участка неожиданно постучали. Он отставил грабли, которыми аккуратно рыхлил неподатливые грядки, и пошел открывать. За оградой стоял Хорьков. Странно одетый - потертый серый пиджак и более-менее сохранившиеся серые же брюки. Но, можно сказать, при параде, ибо кроме как в драной спецовке Виталий Петрович его никогда не видел. Глаза у Хорькова были покрасневшие и отекшие, словно он плакал или пил, не переставая, все последние три дня. А, может быть, то и другое вместе. - Ну? - сказал Красильников слегка дрогнувшим голосом, у него возникло неприятное предчувствие, что вот сейчас Хорьков прервет молчание и скажет: "А я знаю, Виталий Петрович, что вы делали той ночью у себя на огороде". А после махнет рукой, и откуда-нибудь сбоку вывалятся личности в серой униформе, пришедшие, чтобы забрать его, Виталия Петровича Красильникова, за преднамеренное убийство. Это было удивительно глупо, но он ничего не мог с этим поделать. Паранойя и так стала его лучшим другом за последнее время. Хорьков открыл рот и сказал совсем не то, что ожидалось: - Здрасте, Виталий Петрович, а вы что, на похороны не идете? - Что? - спросил Красильников, мысли дикими табунами неслись в голове, ему все еще мерещились серые мундиры. - К-кого? Хорьков отвалил челюсть, внимательно глянул Красильникову в лицо. - А вы что, не знаете?! - Занят был, - сказал Красильников глухо, - так кто? - Самохвалов помер! - объявил Хорьков почти торжественно. - Позавчера, в три часа дня. Весь поселок знает, а вы не знаете. Похороны сегодня, в четыре. На местном кладбище. Я за вами зашел, думал, тоже идете. Читать дальше