Виктор Колюжняк - Сентименталь

И завершающим аккордом этой драмы зазвучал полный боли крик фрау Эльзы.

Признаюсь, мне не было никакого дела до того, происходило на площади дальше. Едва стих тревожный крик, как я подхватил господина на руки, краем глаза заметив, что Великий Сентименталь следует за мной, словно он стал тенью Клауса фон Дирка.

— Не волнуйтесь, господин. Сейчас же я доставлю вас к лучшему лекарю из тех, кого сумею найти.

— Оставь это, Ганс, — прохрипел Клаус фон Дирк. — Я смыслю в искусстве врачевания достаточно, чтобы понимать, что рана моя смертельна.

— Господин!..

— Не перечь! — у него хватило сил на этот возглас, но затем судорога пробежала по всему телу, и голос вновь стал тихим. — Лучше выслушай. Мне многое надо сказать тебе. Многое успеть.

Я хотел снова возразить или даже попросту молча поднять господина и на лошади доставить его к лекарю, но рана действительна была ужасна, и с каждым вздохом кровь толчками вырывалась наружу. Клаус фон Дирк зажимал края рукой, но это могло только отсрочить гибель. В то время как скачка наверняка убила бы господина. Мне не оставалось ничего другого, как исполнить последнюю волю умирающего.

— Сейчас нас никто не слышит, — отдышавшись, сказал Клаус фон Дирк. — Все заняты ранеными и осознанием, что этот ужас закончился. К тому же, пока рядом Великий Сентименталь, я не уверен, что кто-нибудь решится приблизиться. Перво-наперво пообещай мне сжечь те книги, которые я с таким трудом добыл. Обещаешь?

Я кивнул, подавив готовый вырваться наружу вопрос. Сейчас на это не было времени.

— Хорошо. Ты наверняка хотел бы узнать: почему? Знания в этих книгах слишком опасны. К чему они привели, ты можешь видеть и сам. Я ужасно жалею, что когда-то затеял это путешествие, но меня утешает одно: ты нашел свою возлюбленную. Это, пожалуй, единственное хорошее, что случилось.

— Но как же фрау Эльза и герр Кнопп? — не удержался я.

— Не перебивай, — господин вздохнул. — Это вторая моя ошибка, и я не могу знать, как ее исправить. Жажда тайн наложила пелену на мои глаза, и я не сразу рассмотрел то, что должен был давно уже увидеть. Герр Кнопп не любит фрау Эльзу. Он вожделеет ее и ее деньги, вот и все. Этот человек не лишен ума и хитрости, но у него нет благородства и того романтичного и милого безумия, которое охватывает влюбленных. Разве мог бы он в случае любви согласиться на ритуал со своей возлюбленной? Разве мог бы он угрожать поверженному врагу, имея хоть каплю благородства? Это я должен был разглядеть сразу. Настоящее чувство или нечто близкое к этому было между фрау Эльзой и Керимом Руфди, и все мы сейчас, а я в большей степени, расплачиваемся за то, что не видели этого.

Господин зашелся кашлем. По уголку рта потекла струйка крови. Я почувствовал, как глаза мои увлажнились. Говорят, что мужчинам плакать не дозволено, но я не мог остановить слезы, да и не хотел. Я оплакивал человека, который стал для меня наставником и другом. Человека, который всегда был добр ко мне, несмотря на свою суровость. Он нуждался в моей заботе ничуть не меньше, чем я в его.

Вместе с тем, нечто внутри меня не могло не признать правоту слов Клауса фон Дирка. Я тоже, наблюдая за поведением герра Кноппа, порой невольно наталкивался на мысль — как отличается оно от нашего с Агнетт или даже от того, как вели себя фрау Эльза и Керим Руфди в те дни, когда чувство было властно над ними. В тот момент я утешал себя мыслью, что любовь приходит к разным людям в разных и причудливых формах. К тому же, говорил я себе, герр Кнопп имеет куда больше прав на фрау Эльзу; он был героем в этой трагедии, а Керим Руфди — злодеем.

— Ганс, не сожалей, — прошептал Клаус фон Дирк, заметив мои слезы. — Мы ошиблись и поплатились за это, но расплата, хочу я тебе сказать, могла быть куда большей. Я жалею лишь о неудачах, но ведь это не отменяет того, что я умираю человеком, который превзошел всех алхимиков. Человеком, который столкнулся с великой сущностью и покорил ее.

— Вы — великий человек, господин, — только и смог что сказать я. — Великий ученый, каких еще не видывал свет.

— В этом и состоит моя последняя просьба к тебе, Ганс. — чуть улыбнулся побледневший Клаус фон Дирк. — Я прошу тебя рассказать всему миру, что произошло. Не упуская ничего, что может оказаться важным. Я прошу тебя, потому что ты тот, кто участвовал почти во всех актах этой трагедии. И я верю, что твоей внутренней честности хватит, чтобы не приукрашивать события, но рассказать ровно так, как было. Это мое последнее желание. А что касается моего имущества и дома, который мы оставили в Гамбурге, поступай с ними по своему разумению. Других наследников у меня нет, кроме тебя. Ах да, еще одно — постарайся в меру сил позаботиться о фрау Эльзе.