Виктор Колюжняк - Сентименталь

— Младший господин сказал, что его брат попытается осквернить мечеть, — вставил Макбар.

— Мой брат — лжец, — медленно выдыхая, произнес Хасим Руфди. — Сейчас он внутри, в подземелье, с невестой вот этого господина. Он собирается свершить богопротивный ритуал в священном месте, и если ему это удастся, то честь нашей семьи превратиться в песок, а Аллах отвернется от нас.

На площадке перед мечетью повисло молчание. Слышно было только лишь, как потрескивают факелы, пожираемые огнем. Отец Хасима некоторое время молчал, закрыв глаза. Видимо, взвешивал, кому из сыновей ему следует больше верить.

— Отойдите от ворот, — наконец приказал он.

Тотчас же Макбар и остальные стражники перегруппировались. Слову главы семейства они не могли перечить.

— Благодарю тебя отец, что поверил мне.

— Мы поговорим об этом после, Хасим. Я пойду с тобой и своими глазами увижу: прав ты или солнце излишне нагрело твою голову.

В итоге, помимо нас четверых и стражников, внутрь отправились еще и с десяток людей Хасима Руфди. Вся огромная толпа сгрудилась возле входа, и отец семейства Руфди хотел отворить дверь, как мой господин положил ему руку на плечо.

— Меня зовут, Клаус фон Дирк, — сказал он. — Волей судьбы я друг одного вашего сына и спас жизнь другому. И поскольку у меня гораздо больший опыт в подобных вещах, позвольте мне идти первым.

— Я слышал о вас очень много, — ответил старик и посторонился.

Мой господин отворил двери, и вскоре все мы оказались внутри…

В проходе, который вел в подземелье, было затхло и темно. Глава семьи Руфди направлял господина, а тот, зажегши висящий на стене факел, тускло горевший от недостатка воздуха, быстрым шагом продвигался к цели.

— Эти ходы ведут в поместье, — заметил Хасим Руфди, когда мы спустились. — Багдад — неспокойный город, и всегда следует иметь возможность для отступления.

В его голосе было скорее сожаление, что чужестранцы узнали о потайном ходе, нежели переживание по поводу порядков, царящих в Багдаде. Впрочем, я был уверен, что вряд ли нашелся бы хоть один город, где семья, пользующаяся влиянием и обладающая богатством, могла бы чувствовать себя в безопасности от завистников и недругов.

Пройдя до первого перекрестка, мы свернули направо и пошли по узкому коридору. Приходилось идти друг за другом и ступать осторожно. Порой раздавалось странное пощелкивание, а впереди слышалась напевная речь.

Я узнал в ней знакомые интонации. Именно так мой господин вызывал сентименталя. По-видимому, он тоже распознал эти звуки, а потому перешел на бег. И уже вскоре все мы бежали, бряцая оружием и шумно дыша. Эти звуки отдавались гулким эхом и наверняка были слышны в комнате, к которой приближал нас проход. Однако Керим Руфди и не думал замолкать. Наоборот, голос усилился. Он стал еще более грозным и властным.

Когда Клаус фон Дирк распахнул дверь, я бежал третьим или четвертым. Господин нырнул внутрь, а за ним мы… и тут же все замерли, увидев, что фрейлейн Эльза лежит связанная на каменной плите, а над ней склонился Керим Руфди.

— Оставьте девушку в покое! — приказал Клаус фон Дирк, выступая вперед.

Герр Кнопп молча схватился за меч и собрался броситься на Керима, но я, каким-то чувством поняв, что сейчас это будет лишним, вцепился в него. Он скрежетал зубами и все пытался взмахнуть оружием, однако не делал попыток освободиться.

Меж тем Керим Руфди замолчал. Ритуал был закончен. Над фрейлейн Эльзой, глаза которой были открыты, появился знакомый уже мне сентименталь. Сама же девушка осталась лежать с открытыми глазами, но они словно бы остекленели.

— Невероятно, она не спала, — услышал я шепот Клауса фон Дирка.

Обе группы стражников — и арабы, и европейцы — отшатнулись. Кто-то зашептал про происки дьявола, а иные начали взывать к богам. Мольбы о спасении к Иисусу и Аллаху раздавались со всех сторон.

— Керим, прекрати немедленно! — приказал глава семьи Руфди.

— Поздно, отец, — в словах Керима были одновременно сожаление и торжество. — Теперь эта женщина будет моей.

— Это чужая невеста! Это иноверка и чужестранка! Ты уже навлек позор на нашу семью, преступив через закон чести. Теперь ты собираешься преступить закон веры?

— Она любит меня! Она собиралась принять ислам сразу же после нашего побега. Эта женщина была согласна стать своей в чужой стране, лишь бы быть со мной.

— Интересно, было это после того, как он обращался к сентименталю, или до? — задумчиво пробормотал Клаус фон Дирк, разговаривая, кажется, с самим собой.