Голос Гаврилы не дрогнул, остался таким же яростно-спокойным:
– Вот видишь, у тебя единственный шанс остаться в живых до вечера – делать все, что я скажу.
Рэй в оцепенении уставился на мертвое тело.
– Вставай! Пошли.
– Не… Не думаю, что мы найдем ее здесь…
– Тогда где? – она не договорила, ее прервал скрежет металлических решеток, опускающихся на окна и двери.
Рэй услышал тихий свистящий звук и вспомнил, как Марти рассказывал о происшествии в Доме Бартоломью, во время допроса Инграма. Может, здесь тоже предусмотрено что-то подобное?
Женщина как будто не услышала этих звуков – наверное, сотни часов, проведенных на стрельбище, сказались на ее слухе, – но она быстро огляделась по сторонам и только сейчас заметила следящую телекамеру, нацеленную на них из верхнего угла комнаты. Гаврила схватила Рэя, развернула его лицом к камере и приставила пистолет к его виску.
– У вас три секунды на то, чтобы открыть эту чертову дверь, или я вышибу ему мозги! Две секунды!
– Сеньора Смит! – голос зазвучал сразу отовсюду. – Чтобы открыть эту дверь, потребуется э-э-э… el gato… подключиться. Для этого нужно как минимум две минуты или даже три.
– У вас две минуты! – она сверилась со своими часами. – Время пошло!
Рэй внезапно обмяк и упал, перевернувшись на спину. Его голова с громким стуком ударилась о пол. Женщина раздраженно фыркнула. – Презренный трус! Но еще через несколько секунд она и сама почувствовала слабость и головокружение и медленно, тяжело осела на пол. Почти теряя сознание, она подняла пистолет обеими руками и четыре раза выстрелила Рэю в спину.
Мои апартаменты в общежитии для неженатых офицеров состояли из двух комнат – спальни и «кабинета», маленького серого чуланчика, в котором помещались только кондиционер, два жестких стула и крохотный столик с простым коммом.
На столе был стакан вина и серебристая капсула – моя последняя пища. У меня был желтый служебный блокнот и ручка, но я не мог придумать, что бы туда записать – все и так казалось совершенно очевидным.
Зазвонил телефон. Я выждал, пока он прозвонит три раза, и поднял трубку.
Это был Джефферсон – мой неотвязный доктор-психиатр, который спешил на помощь в одиннадцать часов ночи. В то мгновение, как он позвонил, я принял окончательное решение – проглотить капсулу с ядом.
Но Джефферсон почему-то был совсем серый, не черный, а серый – как моя комната, как эта капсула с ядом. Я никогда не видел настолько серых негров с тех пор, как мама подозвала меня и сказала, что тетя Франси умерла.
– Что случилось? – спросил я.
– Рэй погиб. Его убила женщина, которую они послали за Блейз.
– Кто это «они»? «Молот Господен»? – мерцающая серебристая полоска вверху экрана показывала, что глушилка работает нормально и можно говорить все, что угодно.
– Мы решили, что она – одна из них. Сейчас Спенсер как раз вставляет ей имплантат.
– А откуда вы узнали, что ее послали убить Амелию?
– У нее была фотография Блейз, она выспрашивала о Блейз в гостинице – Джулиан, она убила Рэя просто так ни за что, а перед этим убила еще одного человека! Она беспрепятственно прошла через сканеры клиники с ножом и пистолетом, сделанными из одного только пластика. Мы до чертиков напуганы – вдруг она здесь не одна такая?
– О, господи! Значит, они проследили нас до самой Мексики?
– Джулиан, ты можешь приехать? Ты нужен Блейз, только ты можешь ее защитить. Ты нужен нам всем! У меня буквально отпала челюсть от удивления.
– Вы что, хотите, чтобы я приехал туда и сделался солдатом?
Черт бы побрал всех этих профессиональных снайперов и осужденных убийц…
* * *
Спенсер отключил свой разъем и отошел к окну. Поднял солнцезащитные шторы. Прищурился, посмотрел на восходящее солнце. Зевнул. Потом повернулся к женщине, зафиксированной в кресле на колесиках надежными ремнями, и сказал:
– Сеньора, да вы сумасшедшая!
– Таково же и мое профессиональное заключение, как врача-психиатра, – согласился с ним Джефферсон, который отключился минутой раньше.
– То, что вы сделали, абсолютно аморально и противозаконно! – воскликнула она. – Вы надругались над человеческой душой!
– Гаврила, – возразил Джефферсон. – Может, у вас и есть душа, но я ее не нашел.
Она напрягла мышцы, дернулась в ремнях, и кресло повернулось к Джефферсону.
– Однако кое в чем она права, – сказал он Спенсеру. – Теперь мы не можем сдать ее полиции.
– Я имею полное право – как это у вас, американцев, говорится – удерживать ее под наблюдением до полного излечения, как больную, опасную для общества. Когда она выздоровеет, я ее отпущу на все четыре стороны, – Спенсер почесал щетину, пробивающуюся на подбородке. – Но до середины сентября я ее точно никуда не выпущу. А вы тоже в это верите?
Читать дальше