Сергей Болотников: Трольхеттен

4.

Это был полный провал их затеи, а значит и полный провал попытке найти хоть какие то деньги. Провал глубиной с Колодец Смерти что расположен в джунглях амазонки. Больше того, всей сегодняшней охоте пришел логический конец, потому что охотники были тяжело ранены взбесившейся без сомнения дичью. Евгений Малахов и Николай Васютко которому еще в раннем детстве дали кличку Пиночет, за то что любил мучить ни в чем не повинных кошек и собачек, как два партизана пробирались домой, заблаговременно обходя любой намек на милицейские патрули. Вид у героев налетчиков был непрезентабельный и бомжеватый после того, как кирпичи старшего экономиста уронили их на грязную, и вымокшую от затяжного дождя землю. Особенно досталось Пиночету - он так и не смог разогнуться и шел, ухватившись руками за живот, цедя под нос матерные ругательства и не реагируя на смущенно-участливые вопросы напарника. -Ну че ты Коль? - спрашивал Малахов, откликавшийся еще на кличку Стрый (остаток прозвища Шустрый, которое сейчас явно не соответствовало действительности), - А? Сильно болит? Может нам в травму сходить? Пиночет остановился. Он и в выпрямленном состоянии был на голову ниже Стрыя, а сейчас и вовсе стал похож на пораженного сколиозом гнома. Он исподлобья посмотрел на напарника, и злобно скривился, отчего лицо его, и без того непривлекательно приобрело совершенно дегенеративный вид. -В травму? - пролаял он - Ты что, козел, несешь? Ты, чтоб нас замели хочешь, да? А может, думаешь, что тебе там морфик вколят, полетаешь? Стрый смущенно молчал. Рука у него болела адски, и судя по всему обещала назавтра разболеться еще больше. Пальцы опухли, скрючились и сцепились между собой как щупальца какого-то осьминога. Оба напарника давно и плотно сидели на морфине, иногда перемежая его другими сильнодействующими веществами. Именно жажда этого прозрачного вещества, дарующего сны и отдохновение погнала их на вечернюю охоту, в этот раз, и в раз прошлый, и наверное завтра все же придется опять пойти. Потому что кирпич под ребра это далеко не самое страшное, что может случиться с человеком. Вот только... что если удача отвернулась от них. Это чудовище, которое они по недомыслию встретили в подворотне, может оно было специально послано, чтобы у них ничего не вышло. Пиночет покачал головой, оторвал руку от немилосердно болящего живота и стал нервно почесываться. Последний раз они покупали морфий полтора дня назад, как раз после того как подчистую ограбили один из обособленно стоящих домов в Нижнем городе. Вытащили все, Стрый, дурила, даже выпер на себе телевизор "Горизонт" с деревянной облицовкой, сколь древний, столь и огромный. На фига, спрашивается тащил? Все равно пришлось бросить у свалки на радость тамошним бомжам. Но тогда хоть были деньги, пусть даже этот уродец-толкач Кобольд и заломил несусветную цену за свои ампулы. Ах, с какой радостью Пиночет посоветовал бы зарвавшемуся драгдиллеру засунуть эти стекляшки себе в задницу, да поглубже. Увы, после последнего приема тогда прошло уже два дня, и состояние напарников было такого, что они с радостью засунули бы их себе, лишь бы дорваться наконец до вожделенной прозрачной жидкости. А Кобольд этим бессовестно пользовался, еще и ухмылялся, передавая ампулы в трясущиеся ладошки. Стрый тогда сильно обиделся и через два часа, когда друзья отошли от кайфа, предложил порешить Кобольда. Когда тот будет возвращаться со своей точки домой. Пиночет подумал, и с досадой отклонил это без сомнения очень заманчивое предложение. А все потому что Кобольд, был во-первых полезен, и морфий был у него всегда, а во вторых, как и все криминальные элементы в городе толкач имел крышу в лице главного окрестного бандита с погоняловом Босх личностью легендарной и известной своей невероятной жестокостью, пред которой забавы Пиночета с домашними животными казались детским лепетом. Естественно друзья морфинисты и думать не могли замахнуться на такую эпическую фигуру. А теперь наступила развязка, а вместе с ней наступал и кумар, наступал подкованными сапогами, обещая устроить напарникам веселую жизнь этой ночью. Встречая в подворотне пожилого, хорошо одетого человека с интеллигентным лицом они надеялись на легкую поживу. Но видать сегодня был не их день и оставалось только молиться богу - их портативному богу Морфинусу, чтобы ничего такого не случилось завтра, потому что завтра сил у охотничков будет куда меньше. Смущало лишь одно - действительно ли у неожиданно взбесившегося типа в плаще, в глазницах полыхало багровое пламя? Или это уже были проделки кумара чудовищного постнаркотического синдрома, выражающегося помимо всего прочего в ярчайших галлюцинациях? -Стрый? - сказал Пиночет через силу, - Ты видел? -Что? - спросил тот, все еще осматривая свою заосминоженную конечность. -Глаза... у этого хмыря в плаще. Они были красные! И без зрачков. -Колян, тебя кумарит, - ответствовал Стрый и утер обильный пот, выступающий на лбу. Когда-то, когда он еще был Шустрым, и занимался атлетизмом, такая пробежка далась бы легко, но не сейчас. Стрый чувствовал, как ноги его утрачивают твердость и начинают спотыкаться на ровном мокром асфальте. -Не, правда! - упорствовал Пиночет, - Мож он вампир был, а Стрый? Ты боишься вампиров? Малахов покачал головой, показывая как далеки от него подобные проблемы. Действительно, что такое вампиры по сравнению с нехваткой морфина? Вот это действительно проблема! От дома кидающегося кирпичами чудовища они в панике бежали, и в соседнем дворе, Стрый, не рассчитав, всем телом ударился о черный сааб, припаркованный напротив одного из подъездов. Шведская тачка истерично взвыла и вместо того, чтобы перевести дыхание, напарникам пришлось бежать еще дальше, чтобы не быть застигнутыми владельцем. Все это было похоже на неприлично затянувшийся дурной сон. А по дурным снам друзья были доками. Пусть и поневоле. Эта ночь будет полна ими, а утро случится хмурым. Пиночет и Стрый чувствовали как смертная тоска заполняет все их сознание. Вечереющий летний мир вокруг потихоньку обретал глянцевые, черно-белые цвета. Это еще ничего, думал Николай Васютко, шагая по влажной мостовой своими расползающимися кедами и почесывая обе исколотые руки, со стороны выглядящие так словно черные муравьи устроили на них свою муравьиную дорожку. Еще ничего, думал Пиночет, потому что знал: истинный цвет грядущих страданий - красный. Как жидкое пламя в глазах их неслучившейся жертвы.