Т. Финн - Мираж и другие рассказы

Он представлял, как пальцы укладчика взяли тщательно обмытое в ультразвуковой ванне тельце, завернули в тончайшую пелёнку обёртки и вложили в колыбель-коробку. И теперь маленькие, тихие создания лежат здесь и ждут. Ждут того, кто вызволит их из томительного сна бездействия.

Пьер скользнул взглядом по застывшему в вымученной до автоматизма готовности продавцу. Свет витрины падал на продавца немного сбоку и снизу, углубляя глазные впадины, отчего его угловатое лицо приняло неживой вид. Пьер отвернулся, поднял ворот своего серого пальто и вышел.

Улица встретила его моросящим дождём и порывами северного ветра. Он поднял ещё выше воротник, ощущая, как холод забирается за отвороты пальто. Серая шершавая ткань мгновенно покрылась мельчайшими бисеринками влаги. Пьер двинулся по тротуару вдоль мокрых, в пятнах искусственного света фасадов домов, отворачивая лицо от настырно бьющего в грудь ледяного ветра.

Серый прямоугольник его дома выплыл за очередным поворотом, светя жёлтой, щербатой улыбкой окон. Пьер набрал код подъезда.

Он поднялся по лестнице, пошарил в кармане. Брякнули ключи на цепочке. Цепочка имела зажим, выполненный в виде зелёного, с красной пастью крокодила. Зажим купила Пьеру жена, и теперь крохотная, в потёртой красной краске, пасть с непреклонным терпением держалась за ткань внутреннего кармана, сохраняя ключи от потери.

С не меньшим терпением Пьер отстегнул зажим. Открыл дверь и вошёл в темноту прихожей. Вспыхнул свет энергосберегающей лампочки. Жена покупала самые дешёвые, и их свет, неприятно резкий и неестественно белый, делал лицо Жанны похожим на маску. Маску с раскосыми прорезями, из которых с выражением испуганной птицы на Пьера каждый вечер взглядывали блеклые, без ресниц глаза.

— Ты задержался, — сказала жена. Это была констатация факта. — Опять сидел в баре?

— Нет. Я заходил в магазин. — Это был привычный ритуал, игра в вопросы и ответы.

— Зачем тебе магазин, — механически отреагировала Жанна, принимая у мужа пальто и накидывая его на пластиковые плечики вешалки. — С твоими-то доходами. Только душу травить. Лучше бы ты стал хирургом. Сейчас бы жили за городом. Аннет говорит, там сейчас чудно…

Пьер не ответил, пройдя мимо жены в кухню. Всё можно перетерпеть. Серенький, назойливый дождь, сварливый голос жены. Холодный ужин. Ведь в кабинете его ждала Лизетта. Прихлёбывая свой вечерний кофе без кофеина, он предвкушал, как войдёт в кабинет. Как включит свет, подойдёт к своему столу, который жена без всякой жалости называла прозекторским. И займётся любимым делом.

Лизетта появилась в его жизни недавно, и вот уже несколько вечеров он заходил к себе, трепеща, как мальчишка на первом свидании. До неё были другие, но ни одна не вызывала в нём такого острого чувства.

Он включил лампу, и резкий, слепящий глаза свет вырвал Лизетту из темноты. Она была здесь. Она ждала его. Её угловатое, белое, в тёмную полоску тело распласталось перед ним на очищенном от посторонних предметов столе, прижатое сверху грузом и укреплённое металлическими зажимами.

Осторожно, словно она могла убежать от него, Пьер подошёл к столу. Наклонился и погладил Лизетту кончиками пальцев. Она не ответила, но он знал, что это ненадолго.

Он выдвинул ящик стола. Там, на белой салфетке, лежали необходимые инструменты. Он купил лучшее, что мог себе позволить, но продолжал мечтать, как однажды, получив премию в конце года, купит себе фирменный набор.

Но в конце каждого года премию забирала жена с проворством фокусника. И Пьер продолжал мечтать.

Он приступил к делу. Уселся на мягкий стул, поёрзал, устраиваясь поудобнее. Склонился над самым столом, над белым, распластанным пространством тела Лизетты, которое хранило в себе столько ещё неизведанных, или уже знакомых, но таких прелестных тайн. Как всегда, его пробрала дрожь, сладкая дрожь влюблённого юнца. Какое-то время он тщательно занимался Лизеттой, пристально вглядываясь в её суть покрасневшими от резкого света лампы глазами. Потом тяжело вздохнул, выпрямился над столом и помассировал переносицу.

Вот тут, несомненно, нужно почистить. Здесь отрезать, так будет лучше. А тут надо что-то сделать… Нет, если это удалить, будет нехорошо. Он собрал уже отсечённое и принялся прилаживать обратно.

Скомканный материал не хотел принимать первоначальный вид, и Пьер рассердился. Выдохнул, отошёл от стола и походил по вытертому ковру, усмиряя гнев и нетерпение. Он знал, что нужно подождать, иначе будут дрожать руки. А Лизетта заслуживала большего, чем быть просто искромсанной небрежной рукой и выброшенной в мусорную корзину.