Т. Финн - Мираж и другие рассказы

Алёна Игоревна прижала менеджера к косяку. Её рука с неожиданно твёрдыми, холодными пальцами жадно зашарила по рубашке Бабочкина. Нащупала под влажной тканью бешено бьющееся сердце. Жёсткие пальцы надавили на грудь Бабочкина напротив сердца, и он облился холодным потом. Сердце заполошно стукнуло и дало перебой.

Дама разинула рот и подалась к лицу менеджера. Смачно хлюпнули алые, влажные губы. Скосив глаза, менеджер увидел, как шевельнулся багровый язык в лягушачьем рту женщины, как блеснул над губой совсем уже вылезший наружу кривой клык.

С придушенным воплем оттолкнув Алёну Игоревну, Бабочкин вырвался из жарких объятий дамы, ободрав спину о косяк. Не помня себя, рванул дверную ручку и выскочил в коридор.

— Ох, мамочки, — пробормотал он, дико оглянувшись назад, где моталась в петлях белая пластиковая дверь. — Да что это такое?

Бабочкин потоптался на месте и решительно направился к курилке. В обеденный перерыв там обычно собирались мужики из смежных отделов, и столбом стоял сизый дым от сигарет. Бросивший курить менеджер с некоторых пор забегал туда только по необходимости, и сразу выныривал, избегая соблазна. Но сейчас ему было всё равно.

Он зашёл внутрь и с облегчением вдохнул застоявшийся воздух, в котором ему тут же защипало глаза. У стены стояли Иван Евгеньевич в своём вытянутом на локтях пуловере с рисунком ёлочкой и сигареткой в углу рта, и Андрей Яковлевич, посверкивающий загорелой лысиной даже сквозь пелену табачного дыма.

— Она мне говорит: Иван, что же ты документы в срок не оформил? — бубнил Иван Евгеньевич, пожёвывая сигарету. — А я ей говорю…

Андрей Яковлевич меланхолично кивал.

Бабочкин прошёл к зеркалу и посмотрелся в него. Небрежно протёртый уборщицей зеркальный квадрат в белой рамке отразил бледное, с припухшими веками лицо менеджера. «Ерунда какая-то, — подумал он. — И чего испугался, дурак?»

Менеджер потёр подбородок, пригладил перед зеркалом волосы на висках, и повернулся, чтобы выйти в коридор.

Дверь отмахнулась, стукнув ручкой о стену. На пороге возникла Алёна Игоревна. Она шагнула внутрь, и оцепеневший от неожиданности Бабочкин увидел, что фигура дамы, всегда напоминавшая ему туловище гусеницы, перетянутое в нескольких местах и подрагивающее при ходьбе, неуловимо меняется. Дама с каждым шагом вытягивалась, прибавляя в росте. Её лицо удлинилось, подбородок выступил вперёд, уши вылезли из редкой причёски и хищно заострились. А волосы, тусклые, нелепого каштаново-бурого цвета, почернели и густыми прядями рассыпались по крутым плечам.

Алёна Игоревна — да полно, она ли это? — шагнула к Бабочкину. Её неестественно яркие на бледном до синевы лице губы приоткрылись, и, уже не скрываясь, белыми шипами выглянули кончики острых клыков.

Бабочкин панически оглянулся на монотонно бормочущего у стены Ивана Евгеньевича. Тот мельком глянул на менеджера и отвернулся, продолжая что-то втолковывать мерно кивающему собеседнику.

— Мужики… — замирающим голосом сказал Бабочкин. — Мужики!

Андрей Яковлевич взглянул на потного, вжавшегося в стенку у зеркала менеджера, и поморщился.

— И что, так и не подписали? — деловито спросил он Ивана Евгеньевича.

— Так я ж и говорю, нет! — радостно подтвердил тот, вынув сигарету изо рта и взмахнув ей в воздухе. — Не подписывает, змеюка, хоть ты разорвись!

Бабочкин бочком продвинулся вдоль стены. Поколебался немного, но истончившаяся до осиной стройности дама сделала ещё шаг и широко улыбнулась, раздвинув алый рот. Бабочкин зажмурился и ринулся к выходу.

Что-то царапнуло его по рукаву, но он вылетел в дверь и, не оглядываясь, быстро зашагал по коридору. Привычные прямоугольники дверей, такие одинаковые, надоевшие до зевоты, немного привели его в чувство. Менеджер сглотнул, пригладил волосы, откашлялся и, твёрдо стуча каблуками, направился к лестнице.

Надо выйти на воздух. Должно быть, у него что-то с глазами. Давление скачет, не иначе. Недаром он столько лет сидел в душной комнатушке, пялился в экран монитора и жевал готовые обеды. Вот и результат.

Душное ощущение тревоги немного отпустило, но в груди продолжал растекаться холодом осколок льда.

Бабочкин спустился по лестнице на нижний этаж и вышел на пятачок выложенного светлой плиткой пространства у входа. Тонированные стёкла входных дверей слабо светились, обещая солнечный день и глоток свежего воздуха.

Он постоял немного, рассеянно глядя сквозь двери на темнеющий над входом козырёк крыльца и отблески ламп на стекле с надписью: «выход». Внезапно вспомнил историю с предупреждающими надписями, которые, как утверждалось, доводили людей с неустойчивой психикой до самоубийства. «Выхода нет» — гласили эти надписи, и Бабочкин вспомнил свою самоуверенную усмешку человека, убеждённого, что уж его-то такими словами не проймёшь.