Александр Щербаков - Змий

– А-а! – закричал сенатор, не в силах пошевелиться.

– Я вам говорил. Не надо было этого делать, – все так же бесстрастно сказал голос. – Возьмите. Это мой вам подарок. Подойдите и возьмите.

Края карты свисали с открывающейся вверх дверцы маленького грузового лифта. В глубине светилась красная лампочка. На выстланной черным бархатом полке лежала знакомая сенатору розовая пластиковая кассета, такая же, как те, что выдавали на совещании.

– Не бойтесь. Она не принесет вам вреда. Если не хотите, можете ею не пользоваться. Это оружие Адама, восстающего из праха. Возьмите, – и голос снова прервался долгим липким кашлем.

Встать и сделать несколько шагов сенатору стоило огромных сил. Рука не хотела углубляться в шкафчик, и сенатор почти швырнул ее туда за кассетой. Сжимая непослушные пальцы, он вынул кассету.

– Мак-Лорис говорил, что лично приглашал вас на совещание, – сенатор старался говорить обыденно и спокойно, словно ничего не произошло.

– Да, неделю назад он приезжал, наверное, за этим, но Мэри-Энн его не впустила. У каждого своя дорога. А он был поделикатней вас и не угрожал вломиться в дом с полицией.

– Он говорил, что вы ведете работы по технологии пэйперола и что вы консультант «Скотт пэйперс».

Голос засмеялся.

– Да. Благодаря ему «Скотт пэйперс» аккуратно переводит мне жалованье. Но какую я могу вести работу! Я лежу в постели. Все это Мак-Лорис выдумал, чтобы помочь мне избавиться от санирования. Он делает вид, что ездит ко мне на консультации, и довольно регулярно околачивается вокруг моего дома. Вот уж не ожидал, что у него окажется такое гипертрофированное эмоциональное начало. Он аккуратно наговаривает в микрофон новости, а я молчу. Он подождет-подождет и уедет. Я понимаю, что это жестоко, но иначе я не могу. Я снял себя с доски. И он должен привыкнуть к этому. Ну, ничего. Недолго осталось. Вас еще что-нибудь интересует? Честно говоря, я очень устал. Сядьте, сядьте в кресло.

Сенатор беспрекословно повиновался. Усилиями воли одолевая один за другим накатывающие приступы страха, явственно видя перед собой профессорские кости, покрытые блестящей серо-голубой пленкой, он торопливо и внятно заговорил:

– Господин Маземахер, меня интересует юридическая сторона вопроса. Я хотел бы… Как это правильней выразиться? Да, я хотел бы урегулировать правовые отношения между людьми и вашей умничкой. Чтобы она не стала орудием дурных страстей. Я намеревался просить вас стать и моим консультантом, профессор. Я, простите, несколько иначе представлял себе ваше положение и ваши намерения.

– Ах, вот оно что! Нет, нет. Я не задумывался над этими вопросами и вряд ли успею это сделать. Это меня не интересует. Что я сотворил, то сотворил. Единственное, что я могу сделать для вас, я уже сделал. Берегите мой подарок.

– Благодарю вас, профессор. Но что это такое?

– Там все написано. Все, что нужно. Потом посмотрите.

– Профессор! Но, может быть, я все же могу вам чем-нибудь помочь?

– Мне нельзя помочь. Поздно. Мы все рабы порядка вещей. Я, право, очень утомлен. Вы меня крайне обяжете, если мы на этом закончим.

– Я очень признателен вам, профессор. Я узнал не то, что хотел, но я узнал гораздо больше, чем хотел.

– Вот-вот. С Адамом было то же самое. Он узнал не то, что хотел, но гораздо больше. Я всегда это любил. Прощайте, законодатель.

– Прощайте, профессор.

– Мэри-Энн! Мэри-Энн! – окликнул голос нетерпеливо.

– Иду, сэр! – ответил издалека женский голос.

– Не надо, – прошептал сенатор сдавленным голосом, не помня себя от страха. – Не надо.

Одна из дверей, выходящих на веранду, распахнулась, и на пороге появилась низкорослая широколицая пожилая негритянка. Из-под белого чепца выбивались пряди седых волос.

– Ах, простите, сэр! Что вам угодно, мистер Генри?

– Мэри-Энн, опять выскочила вилка от телевизора. Сколько раз я вам говорил! Возьмите в шкафу в кабинете в нижнем правом ящике липкую ленту и приклейте ее, бога ради!

– Сию минуту, сэр!

Негритянка вышла, где-то в глубине дома что-то хлопнуло, заскрипело, зашуршало.

– Но-о она существует, – непроизвольно выдавил сенатор, в изумлении провожая взглядом живую и нестрашную Мэри-Энн. Он пытался овладеть собой, но черные молнии ужаса выжигали беспорядочно копошащиеся мысли. Нет, этой пытки он больше не выдержит. Вон отсюда! Вон!

В ответ послышался не то смех, не то кашель, но звук резко прервался. Неужели же нет никакого способа одолеть это наваждение! Сенатор зажмурился, заставил себя встать с кресла…