Евгений Войскунский - Химера

А утро разгорается дивное, яркое, вот и солнце выплыло из-за скалистого мыса на востоке.

— …а-потом-лягушку-а-потом-подушку-съела-журавля-скушает-тебя!

— Неважнецкая считалка, — замечает Круглов, шагая по ступеням. — Неаппетитная какая-то.

— А какие у вас были считалки, дядя Георгий?

— В моем детстве? Я уж не помню. Очень давно это было.

Возле средневековой башни они поворачивают, идут вдоль полуразрушенной стены старинной кладки.

— Нет, одну вспомнил. Вот послушай. Шел высокий человек маленького роста, весь кудрявый, без волос, тоненький как бочка.

— Кудрявый без волос! — смеется Игорь.

На развилке они останавливаются.

— Пойдем к Лузе? — спрашивает Игорь.

— Нет. Очень жаркий, кажется, будет день. В Халцедоновую бухту пойдем. Только не к пансионатам, а…

— Да, понятно! А хотите, другую дорогу покажу? Там одно место такое… Ну, узкое. Зато короче. И прямо к памятнику выйдем.

Они идут по выложенному плитами Трехмильному проезду. Остаются позади белостенные домики и сады. Но вот кончается проезд, теперь дорога, превратившись в тропу, сбегает в ущелье, которое пересекают ажурные фермы моста электрички, и как раз по этому мосту проносится электропоезд, наполняя ущелье воем и громом.

Круглов и Игорь спускаются по склону, поросшему кустами дикого граната и орешника. На дне ущелья, ступая по камням, переходят через быстрый ручей и начинают подъем по противоположному склону. Тропа ведет их зигзагом, забирает все круче, выводит к обрыву над морем.

Дальше дороги нет. Есть только узкий карниз над каменной стеной, под которой, метрах в десяти — двенадцати, плещется прибой.

— Ты ходишь по этому карнизу? — говорит Георгий Петрович. — Тут же опасно, Игорь.

— Зато интересно!

Мальчик медленно идет, а Круглов продвигается за ним с вытянутой рукой, готовый удержать, если он оступится.

Шажок за шажком. Карниз становится совсем узким, стена под ним — отвесной.

— Стой, — говорит Круглов. — Дальше непроходимо.

— Проходимо, дядя Георгий! Вот увидите…

— Переведем дыхание.

Они прислоняются спиной к шершавой и теплой скале, освещенной солнцем. Смотрят на море, лениво колышущееся внизу, под обрывом.

— Здесь хорошо, — тихо, как бы про себя, говорит Круглов.

— Вы бы смогли прыгнуть отсюда?

— Вряд ли. Ну, тихонько вперед, Игорь. Осторожно ступай.

Наконец кончается эта нитка над пропастью. Путники минуют нагромождение скал и спускаются к пляжу, усыпанному крупной галькой.

А вот и памятник. Серый обелиск со звездой и осыпающейся надписью «Морякам Черноморского флота, погибшим при высадке десанта…».

— Правда, быстро? А так бы кружили во-он там! — обводит Игорь пальцем понижающийся гребень скалистого мыса. — Искупаемся, дядя Георгий?

— Нет. Купаться будем на обратном пути. Возле Филиппа.

Они садятся в тени памятника.

— У нас в школе однажды выступал участник этого десанта, — говорит Игорь. — Он попал в плен, бежал, его поймали. Такой старый-старый, почти глухой. Ему сто лет, наверное. Дядя Георгий, а вы в десанте были?

— Мы высаживали десанты.

— А страшно плавать на торпедном катере?

— Плавать не страшно. Но в бою, конечно, бывало страшно.

— Расскажите, дядя Георгий! Ну пожалуйста, расскажите!

— Ладно. — Круглов закрывает глаза. И после паузы: — Я уже рассказывал тебе, какая трудная была обстановка на Балтике. Нас, Балтийский флот, немцы зажали в восточный угол Финского залива. Мы вели отчаянные бои за расширение операционной зоны. И вот в кампанию сорок третьего года наш дивизион торпедных катеров перебросили из Кронштадта на Лавенсари. Это, знаешь, маленький островок посреди Финского залива. Там была наша маневренная база. Форпост Балтики — так называли тогда эту базу на Лавенсари. А торпедные катера — те, на которых я служил, — были маленькими дюралевыми корабликами с двумя авиационными моторами. Они мчались быстрее ветра, скорость давали больше пятидесяти узлов. Каждый катер нес в желобах две торпеды, понимаешь? Как раз в ту кампанию я выслужился в боцмана. А боцман на торпедном катере — он и пулеметчик, и торпедист, и химик. И вот однажды…

Белой июньской ночью выглядит призрачным низменный берег, поросший сосняком. Белеет узкая полоска пляжа. У старого дощатого пирса, у темных свай покачиваются торпедные катера.

Командир одного из них, юный лейтенант, кричит сквозь рев прогреваемых моторов:

— Боцман! Сходню не убирать! С нами пойдет комдив.