Евгений Войскунский - Химера

— Теперь пойди почитай, Игорь. Мне надо поработать.

Вечером сад вкрадчиво шелестит листвой. На освещенной веранде сидит Черемисин, читает газету. Ася накрывает на стол.

— Игорь!

Мальчик выглядывает из комнаты, из которой доносятся выстрелы, крики, взрывы.

— Чего, мам?

— Что ты там смотришь?

— Фильм идет про войну.

— Опять про войну. Никак не успокоятся. А что делает дядя Георгий?

— Работает, наверное.

— Что он без конца пишет, хотела бы я знать? Позови его пить чай.

Круглов выходит из своей комнаты на веранду. Он необычно оживлен.

— Чай — это хорошо, — говорит он, садясь на свое место у стола. — Альтернативный напиток, как сказал бы наш друг Филипп. Что пишут в газете, Михаил?

— Да так, все то же. — Черемисин откладывает газету. — Волнения в Северной Ирландии, в Южной Корее. Международный симпозиум физиологов в Будапеште.

— Симпозиум физиологов? — Круглов разворачивает газету, пробегает сообщение. — Ты прав, все то же. О, клубничное варенье! Спасибо, Ася. Ну, Михаил, как поживают твои старички?

Они не торопясь пьют чай с вареньем, и Черемисин сдержанно отвечает:

— Когда старички выполняют предписания, они поживают довольно прилично.

— Какие предписания ты имеешь в виду?

— У нас в санатории «Долголетие» выработан целый комплекс методик.

— Да, долголетие. От Гиппократа до наших дней люди бьются над этой проблемой. Скажи-ка, племянник, в чем заключается, по-твоему, причина старения?

— Сложный вопрос, дядя Георгий. В общем, я согласен с мнением, что старость — постепенная утрата способности организма к самообновлению. Общее развитие жизни связано с неизбежностью смерти, а ведь что-то должно ее подготовить. — В тоне Черемисина появляется лекторская нотка. — Известно, что интенсивность обмена веществ у девятилетнего ребенка достигает пятидесяти процентов, а у старика в девяносто снижается до тридцати. Изменяется поглощение кислорода, выделение углекислоты, подвижные белки приобретают более устойчивые формы… Ну и так далее. Хочу сказать, что организм в старости приспособляется к возрастным изменениям, и мы, гериатры, считаем главной задачей стабилизировать возможно дольше это приспособление.

— Утрата способности к самообновлению — это верно, Михаил. Но не приходило ли тебе в голову, что мозг… Впрочем, ладно, — обрывает Круглов самого себя. — Все это слишком скучная материя для Аси.

— Да нет, пожалуйста. Я привыкла к таким разговорам. Все хочу вас спросить: вы работаете в Ленинграде?

Круглов, прищурив глаз, смотрит на нее.

— Ася, — говорит он, усмехнувшись какой-то своей мысли. — Ася и Михаил. Я сознаю, конечно, что веду себя не слишком вежливо. Свалился с неба дядюшка, живет две недели и хоть бы два слова рассказал о себе. Нет-нет, Миша, помолчи, я знаю, что это именно так, хотя я очень ценю твою деликатность. Ну что ж. Пожалуй, пора мне кое-что рассказать…

Он доедает варенье, допивает чай. Морщит лоб, собираясь с мыслями.

— Впервые мне это пришло в голову после ранения на третьем году войны. В торпедной атаке меня сильно ранило, осколок попал вот сюда. — Он кладет ладонь на правую сторону груди. — Думали, что не довезут до базы — помру по дороге от потери крови. Но я не помер. Отлежался в госпитале, рана зажила. А в моей канадке осталась здоровенная дыра. Как раз в начале кампании нам выдали новые куртки, американские, мы их называли канадками. Сверху плотная непромокаемая ткань, снизу мех. Капюшон, тепло, не дует. До сих пор злюсь, как вспомню: на мне дырка зажила, а на канадке так и зияет. Испорчена хорошая вещь, а вещевики ведь никогда не торопятся выдать новую… Улавливаешь мысль, племянник?

— Пока нет.

— Я тоже не сразу понял. Так только — мыслишка мимолетная. А после войны поступил на биологический факультет — тогда-то и задумался всерьез. Понимаешь, вот кожаная обувь, изнашиваются подошвы, верно? А живой человек ходит босиком, тоже протирает кожу, а она снова нарастает. И я подумал: нельзя ли сделать так, чтобы неживая кожа, подошва, тоже самовосстанавливалась?

— Напрасный труд, — говорит Михаил. — Кожа для подметок теперь почти не применяется. Синтетика, полиуретан…

— Экой ты фарисей, братец… Полиуретан!.. Я же про философскую проблему толкую. Ну-ка посмотри на явление износа с высоких позиций. Все случаи сводятся к двум категориям. Первая — постепенный износ. Пример — те же ботинки. Хоть из кожи, хоть из синтетики. Ступил в новых ботинках на землю — начался износ. Точно определить, когда они придут в негодность, трудно. Индивидуальное суждение, верно? Один считает, что изношены, и выкидывает. Другой подбирает их и говорит: фу, черт, почти новые ботинки выбросили, дай-кось поношу.