Александр Казанцев - Том (6). Пылающий остров

– Как с мухой в чае! – рассмеялась Ванда.

Светланова тоже улыбнулась. Она откинула капюшон, и теперь стало видно ее синеглазое, чуть усталее русское лицо с морщинками в углах глаз, с ровными дугами бровей и ослепительными зубами, обнаженными в улыбке.

– Я охотно покажу вам «Лагуну», спустимся вниз на лифте, в одном из стояков. Там у нас и энергетика и комфорт.

– Комфорт в полном смысле, – вставил Христо. – Никакого волнения.

– Конечно. Ведь морское волнение – это вертикальное перемещение частиц воды, с которыми вместе поднимается и опускается корабль. В глубине полный покой, не считая течений, конечно. Но качки никакой, как и в бассейне, который мы на столбах поднимаем над водой.

– Бассейн? Просто большое блюдце для мух! Недаром мы бредили летающими блюдцами в Бермудском треугольнике! – вмешалась Ванда.

– Прошу простить, у нас не летающее блюдце, а плавающее, – возразил капитан Воронин, поглаживая усы. – Возвращайтесь, друзья, на судно. Успокойте экипаж. Пообещайте экскурсию на «Лагуну». А на Кубу мы вас доставим. Без качки.

– На Кубу? – встрепенулся Христо. – Тысяча дьяволов и одна ведьма! Ни в коем случае! Чем ваша «Лагуна» не док? Плавучий! Мы подлатаем каравеллу, а вы потом уйдете под воду к выпустите нас на волю волн. Морякам нечего бояться качки. Колумб доплыл до Кубы сам.

– У вас, бесспорно, его характер. Вы вполне Колумб, – улыбнулась Надежда Светланова. – Ремонтируйтесь сами. Помогать не будем.

Ванда с гордостью посмотрела на адмирала.

– Мы снова схватимся с паном океаном! – запальчиво произнесла она, тряхнув необсохшими перьями на шляпе.

– Похвально, – заметил капитан Воронин. – Только без грот-мачты, прошу прощения, трудновато придется.

– На то и подвиг, чтоб быть трудным, – заключил Христо.

– Красиво и чудесно вы придумали, пане «гуманоиды»! – доверительно говорила Ванда, спускаясь с Надеждой Светлановой по лестнице к шлюпке. – Чаша-бассейн над поверхностью моря! А если вместо бассейна десяток пассажирских палуб лайнера? И никакой качки! Почему бы все корабли не строить так?

– Это моя мечта, милый мой паж де Сольедо. Начала со спасательного судна, где особенно сказываются преимущества конструкции. А там… – Она сощурилась, отчего заметнее стали морщинки у ее глаз. – А там посмотрим, не совсем ли это так?

Каравеллы «Пикто» и «Ниньо» отчаянно боролись со свирепым штормом, когда сверхъестественным видением из штормовой мглы к ним стал приближаться фантастический корабль-призрак. Он походил на остров на сваях, приподнятый над водой так, что штормовые волны прокатывались под его днищем. Казалось, что остров летит над бушующим океаном.

Но самым удивительным казалось то, что над островом, словно внутри его была лагуна, возвышалась «Сан-та-Мария» на плаву!

Глядя на это видение, можно поверить в любые чудеса!

Однако самым чудесным был сигнал, переданный флажками с «Санта-Марии». Они сообщили, что на каравелле идут ремонтные работы, ликвидируется течь, поднимается вновь грот-мачта, и скоро «Санта-Мария» присоединится к своей флотилии.

Солнце нещадно палило.

Я шел к лесу. Густая зеленая стена манила прохладой.

Голова кружилась от медвяных запахов. В хлебах, колыхавшихся по обе стороны, маячили васильки.

Лес был смешанный. Ели тянули вниз мохнатые лапы, заботливо прикрывая себя до самой земли. Рядом, будто беззвучно, тряслись в неуемном хохоте жизнерадостные и легкомысленные осины. А поодаль, казалось, хмуро и осуждающе мыслили дубы.

При ходьбе в чаще появлялись и пропадали березки. Словно девушки в белых платьях играли там в прятки. Синеокие, светлокосые, смешливые… Возьмут за руку и утащат в свой хоровод, чтобы снова стал молодым…

Великий Гёте семидесяти четырех лет создал знаменитую Марианбадскую элегию – тайную песню о своей взаимной любви с девятнадцатилетней Ульрих, легкой, восторженной, белокурой…

И тут я увидел… свою девятнадцатилетнюю!..

Профиль как с камеи! Тяжелый узел волос на затылке вороненой сталью блестит на солнце. Стрельчатые ресницы, устремленные вперед вместе с нацеленным взглядом.

Я опешил. Остановился.

Можно понять Фауста, продавшего за молодость душу дьяволу! Не себя ли вспомнил Гёте, создавая своего бессмертного доктора? Спустя семь лет после нежной и горькой, как запах черемухи, вспышки чувств к кроткой девушке!