Теодор Старджон - Синтетический человек

Возле него сидели две маленькие девочки. У одной был круглый куст белых волос - нет, они были платиновыми - а у другой были две толстые косы, челка и красивые зубы. Толстый мальчик был рядом с ней и оживленно разговаривал. Водитель казалось не обращал никакого внимания на разговор.

Голова Горти была не совсем ясной, но и больным он себя не чувствовал. У всего было волнующее качество, как во сне. Он вернулся обратно в кузове грузовика и лег, положив голову на пиджак толстого мальчика. Он тут же сел, и пополз между вещами наставленными в грузовике пока его рука не нашла толстый рулон брезента, подвигалась вдоль него, пока он не нашел свой бумажный пакет. Затем он снова лег, его левая рука лежала у него на животе, а правая рука была в пакете, его безымянный палец и мизинец были между носом и подбородком Джанки. Он уснул.

Когда он снова проснулся, грузовик стоял, и его сонные глаза смотрели на извивающееся сияние света - красного и оранжевого, зеленого и голубого, на фоне ослепительного золотого.

Он поднял голову, моргая, и выяснил, что свет идет с массивного основания, на котором были неоновые надписи: "Мороженое двадцати видов", и "Коттеджи", и "Бар - закусочная". Золотое сияние исходило от прожекторов над участком обслуживания заправочной станции. За грузовиком мальчика стояло три тягача с трейлерами, и у одного из них трейлер был сделан из ребристой нержавеющей стали и он был очень красивым при этом освещении.

- Ты проснулся, малыш?

- А - привет! Да.

- Мы собираемся перекусить. Пошли.

Горти поднялся с трудом на колени. Он сказал:

- У меня совсем нет денег.

- К черту, - сказал толстый мальчик. - Пошли.

Твердой рукой он поддержал Горти под руку, когда тот слезал вниз. На фоне монотонного звука качающего бензин насоса было слышно музыкальный автомат, а под их ногами приятно похрустывал гравий.

- Как тебя зовут? - спросил Гроти.

- Все называют меня Гавана, - сказал толстый мальчик. - Я там никогда не был. Это из-за сигар.

- А мое имя Гроти Блуэтт.

- Мы тебе придумаем новое.

Водитель и две девочки ждали их у дверей ресторана. У Горти практически не было возможности посмотреть на них до того, как они все прошли вовнутрь и уселись возле стойки. Горти сидел между водителем и девочкой с серебристыми волосами. Вторая девочка, с темными косами, заняла следующий стул, а Гавана, толстяк, сидел с краю.

Сначала Гроти посмотрел на водителя - посмотрел, уставился, и отвел глаза, все в одно напряженное мгновение. Обвисшая кожа водителя действительно была серо-зеленной, сухой, рыхлой, жесткой как изделие из кожи. У него были мешки под глазами, красными и казавшимися воспаленными, его нижняя губа отвисла и видны были белые нижние резцы. На тыльной стороне его рук была такая же рыхлая серовато-зеленая кожа, а пальцы были нормальными. Они были длинными и на ногтях был аккуратный маникюр.

- Это Солум, - сказал Гавана, наклоняясь над стойкой и говоря через двух девочек. - Он Человек с Крокодильей Кожей, и самый уродливый человек в окрестностях. - Он должно быть почувствовал мысль Горти о том, что Солуму могло быть неприятно такое описание, потому что добавил: - Он глухой. Не понимает, что происходит.

- Я Кролик Банни, - сказала девочка, сидевшая возле него.

Она была пухленькая - не жирная, как Гавана, а кругленькая кругленькая как шарик масла, кругленькая с упругой кожей. Ее тело было цвета плоти и цвета крови - совершенно розовое, без примеси желтого. Ее волосы были белыми как вата, но блестящими, а ее глаза были удивительно красными как у белого кролика. У нее был тихий тоненький голосок и только что не ультразвуковой смех, которым она сейчас и смеялась. Она едва доставала до его плеча, хотя они и сидели на одной высоте. Единственная непропорциональность ее фигуры состояла в том, что у нее был длинный торс и короткие ножки. - А это Зина.

Горти повернулся и посмотрел на нее и у него перехватило горло. Она была самым красивым маленьким произведением искусства, которое он когда-либо видел в своей жизни. Ее темные волосы сияли и ее глаза тоже сияли, а ее головка скользила от виска до щеки, закруглялась от щеки до подбородка, мягко и гладко. Ее кожа была загоревшей поверх глубокого свежего сияния, похожего на розовые тени между лепестками розы. Губная помада, которую она выбрала, была темной, почти коричнево-красной; это и темная кожа делали белки ее глаз похожими на маяки. Она была одета в платье с широким отложным воротником, лежавшим на ее плечах, и с глубоким вырезом чуть ли не до талии. Этот вырез впервые подсказали Горти, что эти дети, Гавана и Банни и Зина, были совсем не детьми. Банни была кругленькой как девочка или мальчик. Но у Зины были груди, настоящие, тугие, упругие, отдельные груди. Он посмотрел на них, а затем на три маленьких лица, как если бы лица, которые он видел раньше исчезли и вместо них появились новые. Грамотная, уверенная речь Гаваны и его сигары были его признаком зрелости, а альбиноска Банни конечно продемонстрирует какую-нибудь подобную эмблему через минуту.