Роберт Сойер - Неандертальский параллакс

Предполагалось, что это немного скомпенсирует, станет шагом на пути к выравниванию кармического счёта Корнелиуса — хотя, конечно, вряд ли он когда-либо сможет искупить то, что наделал в Торонто. Однако насильником был прежний он, рассерженный он. Сейчас он был по-настоящему другим человеком — по-прежнему обиженный и несправедливо обойдённый, но способный контролировать свой гнев по этому поводу. Нет, сейчас он чувствовал себя совсем по-другому, не так, как во время нападения на Мэри Воган или Кейсер Ремтуллу, когда по его сосудам гулял тестостерон. Но они, наверное, до сих пор чувствуют это, просыпаются в холодном поту, преследуемые жуткими видениями…

Ну, конечно, видениями не его, а некоего мужчины в чёрной лыжной маске. По крайней мере, таким он должен представляться Кейсер Ремтулле, поскольку она не знала, кто на неё напал.

Но Мэри Воган знала.

Корнелиус понимал, что это было словно палка о двух концах. Мэри не могла раскрыть Корнелиуса, не подставив Понтера под обвинение в… скажем так, в лечении , которому тот его подверг.

И тем не менее образ, преследующий Мэри, наверняка имеет лицо — светлокожее, голубоглазое, с искажёнными гневом и ненавистью чертами.

А теперь, осознал Корнелиус, ему почти безразлично, что никто, по всей видимости, никогда не узнает о его роли в смерти Рубена и Джока. Мэри уже рассказала миру, что Джок Кригер совершил какую-то ошибку при проектировании вируса, что он подорвался на собственной бомбе, пал жертвой своего собственного творения.

И, по правде говоря, по поводу его смерти Корнелиус не испытывал особых угрызений — в конце концов, он планировал геноцид неандертальцев.

Но умер также и ни в чём не повинный человек, этот доктор — настоящий доктор, целитель, спасающий жизни — Рубен Монтего.

Корнелиус отпустил подлокотники кресла и поднёс руки к глазам — посмотреть, не перестали ли они дрожать. Они не перестали. Он снова крепко ухватился за подлокотники.

— Ни в чём не повинный человек, — сказал он вслух, хотя вокруг не было никого, кто мог бы его услышать. Он покачал головой.

Как будто такие существуют в природе…

Но, опять же — а вдруг существуют?

Некрологи и соболезнования, уже появившиеся в сети, говорили о Рубене Монтего в превосходной степени. Его подруга, Луиза Бенуа, которую он встречал в «Синерджи», была совершенно раздавлена его смертью. Она снова и снова повторяла, какой чуткий и добрый он был человек.

Снова Корнелиус принёс женщине огромное горе.

Он знал, что должен в ближайшее время что-то сделать по поводу кастрации. В конце концов, скоро должны были начаться и другие изменения: метаболизм замедлится, в теле начнёт накапливаться жир. Он уже заметил, что борода теперь растёт медленнее, и он почти всё время чувствует какую-то апатию — апатию или депрессию. Очевидным решением было начать принимать тестостероновые препараты. Он знал, что тестостерон — это стероид, в основном производимый содержащимися в семенниках клетками Лейдига. Но он также знал, что тестостерон может быть синтезирован из более легкодоступных стероидов, таких как диосгенин: его наверняка можно достать на чёрном рынке. Живя в Дрифтвуде, Корнелиус старался игнорировать ведущуюся в окрестностях его жилища торговлю наркотиками, но если бы ему понадобился торговец тестостероном, он без труда нашёл бы такого что в Торонто, что здесь, в Рочестере.

Но нет. Нет, он не хочет этого делать. Он не хочет снова становиться таким, как был, снова чувствовать то, что чувствовал раньше.

Для него обратного пути нет.

И…

И пути вперёд тоже.

Он поднял руки. Они больше не дрожали. Не дрожали вообще.

Он подумал, что люди скажут о нём, когда его не станет.

Он следил за развернувшимися в последнее время дебатами в прессе по поводу религиозности. Если такие люди, как Мэри Воган, правы — он узнает. Узнает, даже после смерти. И возможно — лишь возможно — что спасение мира неандертальцев от таких, как он сам, как-нибудь ему зачтётся.

Конечно, если правы неандертальцы, то смерть — лишь забвение, простое прекращение существования.

Корнелиус надеялся, что неандертальцы правы.

Он не хотел оставлять свидетельств нанесённого ему увечья. Ему было безразлично, что станет с Понтером Боддетом, но он не хотел, чтобы его семья когда-либо узнала, что он совершил в Торонто.

Корнелиус Раскин спустился в гараж и принялся сливать бензин из бака своей машины.

— Ну, Бандра, что ты думаешь? — спросила Мэри.