Всеволод Глуховцев - Перевал Миллера

Зелинский принял решение. Собственно, он принял его сразу, как только узнал подробности и все увидел. Предавать дело огласке было немыслимо — а притом все складывалось так, что о происшествии знали лишь двое, которые будут молчать. Ситуация сама подсказывала, что делать. Кто бы он там ни был — чернокнижник или черт-те кто, — теперь это было неинтересно. Теперь это был труп, который надлежало спрятать.

Итак, решение было принято. Федор сбегал вниз и из подсобки притащил керосиновую лампу и большой мешок на молнии, какой используется у медиков для перевозки покойников (позже, в приватных, с глазу на глаз разговорах Зелинский всякий раз диву давался, что же побудило его взять этот мешок — за неделю перед тем! — у знакомого завхоза городской больницы; взял на всякий случай — авось в хозяйстве пригодится, — но потом неизменно заключал, что это было провидение).

Вдвоем они упаковали ужасный груз в мешок, сунули туда же злосчастную книгу, застегнули молнию, потом осторожно закрыли окно, носовым платком досуха вытерли подоконник, вынесли ношу на площадку черного хода и еще раз, с неимоверной тщательностью, прошерстили весь номер, пока твердо не убедились в том, что ни малейших следов пребывания П. К. Миллера в помещении не осталось.

Не зажигая свет на черной лестнице, они, сдавленно пыхтя и оступаясь, отволокли вниз мертвеца, который порядочно-таки оттянул им руки. В подвале имелась лопата, и после часа каторжной работы, спеша, нервничая, весь взмокнув, Федор вырыл в глинистом грунте глубокую яму — и в этой яме, под неровный свет «летучей мыши» и сдавленное, секущееся дыхание двух случайных могильщиков, нашел последнее пристанище непостижимый и зловещий П. К. Миллер.

Затем управляющий и портье перебросали штабель кирпичей на прямоугольник вскопанной и тщательно утоптанной земли — как будто так и было. Через третий этаж они вернулись в вестибюль, заперев все двери, и все сошло благополучно, никто не шелохнулся в гостинице — да и время было самое что ни на есть глухое, темное, четвертый час ночи. Дождь прошел.

Утром, в восемь тридцать, Зелинский выписал Миллера из гостиницы как выехавшего. После чего он позвонил Нестерову и попросил немедленно принять его и ночного портье «Перевала» по делу, не терпящему отлагательств, — и в десять оба они были в рабочем кабинете хозяина. Вполголоса, коротко и ясно Зелинский рассказал о произошедшем. Нестеров зло выругался — только этого не хватало! — однако с принятыми мерами согласился; сказал было, что книгу стоило бы не закапывать, а принести сюда… Но по небольшом размышлении рассудил, что это ни к чему. Скрыто — забыто! Он прихлопнул ладонью по столу, подытоживая беседу, и сказал, что завтра придет как бы с личной проверкой. И действительно пришел, совался во все углы, делал выволочки служащим, потом спустился в подвал, смотрел придирчивым глазом, но не усмотрел ничего подозрительного. Ажур! Он выбрался из подвала и заметил, что теперь остается только уповать на судьбу. Жить — и уповать.

И они продолжали жить. И судьба оказалась милостива. Никто не вспомнил П. К. Миллера, никто не разыскивал его и не интересовался им, и никогда не нашлись его исчезнувшие вещи. Кирпич пролежал три года, пока его не забрали во время ремонта, — и решительно ничего уже не было заметно. А новый штабель сложили в другом месте. И не содрогнулся «Перевал», никакая жуть не тревожила его обитателей, чего, надо признать, несколько побаивались Зелинский с Федором… Скрыто — забыто! Так было до сего дня.

— …сего дня, — завершил рассказ Федор. Снял фуражку, пригладил пальцами волосы и снова надел ее. — Вот так.

— Так, — повторил я. Помолчал чуток. — И кто же он был, по-твоему, Миллер этот?..

— Не знаю, — коротко ответил он. — Не задумывался об этом никогда. Зачем?

Да, подумал я. Действительно, зачем?..

— Но мне ты рассказал. А это зачем?

— Потому что они пришли, — возразил он. — И дело, кажется, скверное. Они пришли через пять лет. За ним… или зачем, не знаю, но пришли. Да.

— Это они? — спросил я. — Ты уверен?

— Да. — Я узнал по «дипломату» сразу. У седого был точь-в-точь такой же «дипломат», как у него. Но не только. Зелинский умер, вы ведь знаете. Месяц как умер. Похоже, они ждали, когда не станет тех, кто сможет распознать их. Время пришло.

— Не понимаю тебя, Федор. Ты ведь жив?

— Жив, — ухмыльнулся он.

— Как же?..

— Меня здесь не было в ту ночь, — сказал Федор, — выдержал паузу и вторично ухмыльнулся. — Во всяком случае, официально. Это было не мое дежурство, я подменял тогда другого сторожа, Мишу Прибылова. Документально дежурил в ту ночь он.