Джеймс Стивенс: Кувшин золота

Они лучше мужчин, потому что не ищут мудрости.

Они мудрее мужчин, потому что знают меньше, а понимают больше.

Мудрецы - воры, они воруют мудрость у ближних.

У меня было четырнадцать сотен проклятий, мой невеликий запас, и ты хитростью выкрал его и опустошил меня.

Ты украл мою мудрость, и она сломала тебе шею.

Я потеряла свое знание, и все-таки я жива, и плачу над твоим телом, а для тебя оно оказалось слишком тяжелым, мое невеликое знание.

Ты никогда больше не пойдешь в лес поутру и не будешь гулять в полях звездной ночью. Ты не сядешь у очага в холодную ночь, не ляжешь в постель и не встанешь снова, и вообще ничего не будешь делать с этого дня.

Кто будет теперь собирать шишки, когда угасает очаг, и кто позовет меня по имени в пустом доме или рассердится, что котел не кипит?

Теперь я воистину в отчаянии. У меня нет ни знания, ни мужа, ни чего еще сказать.

- Если бы у меня было что-нибудь лучше, оно было бы твоим, - сказала она вежливо Тощей Женщине с Инис-Маграта.

- Спасибо тебе, - ответила Тощая Женщина, - это было очень хорошо. Не начать ли теперь мне? Мой муж задумался, и мы не сможем помешать ему.

- Не заботься, - сказала Седая Женщина, - счастье мне недоступно, и, кроме того, я уважаемая женщина.

- Это более чем так, воистину.

- Я всегда делала то, что нужно, тогда, когда нужно.

- Я буду последним человеком в мире, кто отрицал бы это, - с теплотой ответила Тощая Женщина.

- Ну так и хорошо, - сказала Седая Женщина, и начала разуваться. Она встала посреди комнаты и поднялась на носки.

- Ты - достойная, уважаемая леди, - произнесла Тощая Женщина с Инис-Маграта, и тогда Седая Женщина стала вращаться быстро, и все быстрее, пока не превратилась в сплошное движение; через три четверти часа поскольку была очень крепкой - она замедлилась, стала видимой, покачнулась и упала рядом со своим покойным мужем, и на лице ее было красота, едва ли не превосходившая красоту его лица.

Тощая Женщина с Инис-Маграта шлепнула детей и отправила их спать, затем зарыла два тела под очагом, а затем, с некоторым трудом, оторвала мужа от его медитаций. Когда он начал воспринимать обыденную действительность, она пересказала ему все, что случилось, и сказала, что он один виноват в этой печальной утрате. Он ответил:

- Яд вырабатывает противоядие. Конец сокрыт в начале. Все тела растут на скелете. Жизнь - накидка смерти. Я не лягу спать.

Глава III

На следующий день после этого печального события Михаул МакМурраху(4), фермер с маленькой фермы поблизости, пришел в сосновый лес, нахмурив лоб. У двери маленького домика он сказал:

- Господь со всеми, кто здесь, - и вошел внутрь.

Философ вынул трубку изо рта:

- Господь с тобой, - ответил он и вернул трубку на место.

Михаул МакМурраху обвел пальцем комнату:

- А где другой? - спросил он.

- А!.. - сказал Философ.

- Он, должно быть, вышел?

- Должно быть, - ответил Философ без выражения.

- Ну, да не важно, - сказал гость, - потому что у вас у самого мудрости столько, что впору открывать лавку. Я пришел сегодня по той причине, что хотел попросить вашего почтенного совета насчет стиральной доски моей жены. Она у нее всего пару лет, и последний раз она пользовалась ею, когда стирала мою воскресную рубашку и свою черную юбку с такими красными штучками на ней - знаете?

- Никоим образом, - ответствовал Философ.

- Ну, и ладно; в общем, доска пропала, и моя жена говорит, что ее взяли или эльфы, или Бесси Хэнниган - вы знаете Бесси Хэнниган? У нее усы, как у козы, и хромая нога...

- Никоим образом, - ответствовал Философ.

- Все равно, - сказал Михаул МакМурраху. - Она доски не брала, потому что моя жена поймала ее вчера и два часа заговаривала ей зубы, а я тем временем обшарил все углы в ее доме - доски там не было.

- И не могло быть, - сказал Философ.

- Может быть, тогда ваша честь расскажет, где она?

- Может быть, - ответил Философ. - Ты слушаешь?

- Слушаю, - сказал Михаул МакМурраху.

Философ придвинул стул поближе к гостю, так что они соприкоснулись коленками. Он оперся ладонями на колени Михаула МакМурраху:

- Стирка и мытье - обычай экстраординарный, - сказал он. - Нас обмывают по приходе в этот мир и по уходе из него, и от первого мытья нам нет никакого удовольствия, а от последнего - никакой пользы.

- Ваша правда, сэр, - сказал Михаул МакМурраху.

- Многие люди считают, что обмываниям помимо этих мы обязаны одной лишь привычке. Тогда как привычка есть постоянство действия, это самая отвратительная вещь, и от нее очень трудно избавиться. Поговорка скажется там, где писание смолчит, и безумства наших праотцов нам важнее, чем процветание нашего потомства.