Не донося до сенота, принца опустили на землю, и толпа отхлынула — ступать дальше простые смертные не могли. Акхан встал на колени и застыл не двигаясь на почтительном расстоянии от живых «теней богов». Бритоголовые фигуры в пепельно-синих одеждах заполняли крутую лестницу, ведущую с вершины пирамиды. Жрецы торжественно молчали. Над городом повисла такая тишина, что было слышно, как далеко за стенами кричат раненые, которых добивают союзные тольтеки.
Ветер едва шевелил складки одеяния верховного жреца. Старик был слеп, ибо тот, кто общается с мертвыми, не должен иметь живого зрения. Его бесплотная фигура и белые бельма навыкате произвели на акалеля давящее впечатление. Принц склонил голову и ерзнул коленями по гладким плиткам священной дороги. Острые камешки больно впились в голую кожу. Четверо младших жрецов под руки снесли старца на самую нижнюю ступень у сенота, но полосы воды, разделяющей мир людей и божественную пирамиду, жрец не пересек.
Застыв на плоских камнях, обросших от влаги зеленоватыми водорослями, владыка Шибальбы — Халач Виник — заговорил. Голос его был глух, но, к удивлению Акхана, каждое слово оказалось слышно, и не только ему. Во всем городе, на всем протяжении священной Белой Дороги невидимые керамические трубы, замурованные в стены домов и под плиты мостовых, ловили и передавали слова верховного жреца.
— Ты пришел, и мы ждали тебя, ибо предначертано было, что сын белого ветра спасет нас в миг скорби…
«Белого ветра, — хмыкнул Акхан. — Очень вовремя старик напомнил всей этой орущей от восторга толпе, кто я».
— Но берегись, — продолжал вещать владыка, — ибо пролитой сегодня крови недостаточно, чтоб накормить богов. От голода они сотрясают красную землю и колеблют тень великого Атлана.
«Попонятней нельзя?» — думал принц, за последнее время озверевший от иносказаний. Когда жрец закончил речь, двое его помощников вынесли из-за спины старца толстого храмового удава, увитого гирляндами белых лотосов. Предварительно напоенный теплым молоком с маковым отваром, змей смирно лежал на руках жрецов.
Акхан знал, что ритуал не более чем формальность, но инстинктивно поморщился. Он не любил змей и ничего не мог с собой поделать, в этом сказывался недостаток благородной крови атлан. «Странные шутки иногда играет жизнь, — подумал принц. — Кими, с его страхом обрезать палец, ежедневно обязан брить голову, а я, не вынося даже вида ужей, после каждой победы должен терпеть торжественное возложение удава себе на шею. В такие минуты кажется, лучше б нас разбили».
Между тем двое служителей змеиных церемоний уже обогнули сенот и с вдохновенными лицами стояли над Акханом, держа свой толстый сонный мешок с мышами над головой принца.
— Да увенчают тебя новые победы во славу великого Атлан и его бессмертных богов! — гремел голос старика с другой стороны колодца.
День был жаркий, и поэтому Акхану казалось особенно неприятно прикосновение холодной гладкой чешуи удава к его вспотевшей коже. Поначалу сытый змей лениво свисал с обеих сторон на плечах принца и не подавал признаков жизни. «Проклятый червяк», — с ненавистью думал акалель, чувствуя омерзительную змеиную вонь. И тут гад пошевелился. Это было необычно, оба жреца вздрогнули и отступили на шаг. Черное маслянистое тело на шее принца свилось в кольцо. Змея подняла голову и медленно заскользила вокруг чела полководца.
Легче было встретиться с боевым слоном! Мерзкое, скользкое тело касалось уха Акхана, виска, лба, перетекало с левой стороны на правую. Принц почувствовал, что вот-вот не сдержится. Он закрыл глаза и сейчас же представил, как срывает мерзкую тварь у себя с шеи, начинает кромсать ее мечом и топтать ногами. Такого святотатства ему бы не простили! После этого могла быть только смерть… Над самым лбом принца удав вдруг поднял голову и ощерил пасть.
Толпа взревела. Это был знак, великий знак, смысл которого жрецам Шибальбы еще предстояло растолковать. Крики людей вернули Акхана к действительности. Открыв глаза, он понял, что змей уже спустился на плиты дорожки и лениво соскользнул в мутную воду сенота. Это тоже был знак. Священное животное выполнило свою миссию и ушло к богам, которым служило.
От напряжения Акхан плохо видел перед собой, в его глазах все плыло и кривилось. «Это солнце, только солнце, — постарался убедить себя он. — Я рано снял шлем». Белые плиты дороги вдруг дернулись и со всего размаху ударили принца в лицо.
Читать дальше