Джек Вэнс - Эмфирио

Гил кивнул: «Мне почему-то всегда их было жалко».

«Что ж, возможно, ты прав... Люди часто забывают о снисхождении. На Хальме было много войн, давно забытых. В Фортиноне мало интересуются историей. У нас каждый живет событиями сегодняшнего дня — или, точнее, заботится только о том, чтобы свести концы с концами от одного Арбитража до следующего».

«А я хотел бы все-таки увидеть другие миры, — мечтал Гил. — Как было бы хорошо, если бы мы накопили талонов, уехали куда-нибудь и зарабатывали бы там на жизнь, вырезая ширмы!»

Амианте печально улыбнулся: «В лесах других планет не найдешь инга и арзака, там не растут ни дабан, ни сарк, даже трескучий орех не растет... Учитывай также, что амбройские изделия знамениты. Если мы будем работать где-то в другом месте...»

«Мы всегда можем сказать, что мы — амбройские мастера!»

Амианте с сомнением покачал головой: «Не слышал, чтобы кому-нибудь такое удалось. В любом случае, Собес никогда не разрешит нам уехать».

В четырнадцать лет Гил волей-неволей стал полноправным прихожанином Храма, и его зачислили в класс религиозного и социального внушения. Проводивший занятия прыгун-вожатый разъяснял сущность элементарного выкрутаса понятнее, чем предыдущие наставники: «Выкрутас, разумеется — чисто символический обряд. Тем не менее, он отражает бесконечное многообразие взаимосвязей духовного и физического миров. Вам уже известны различные плитки орнаментального паркета — клетки, символизирующие доблести и пороки, кощунства и благоговения. Благочестивые прихожане укрепляются в истинной вере, перемещаясь по традиционному орнаментальному пути от одного символа к другому, избегая пороков и припадая к доблестям. Даже престарелые и немощные прыгают потихоньку, проделывая несколько выкрутасов в день».

Гил скакал и кружился вместе со всеми и мало-помалу научился-таки попадать на нужные клетки и сохранять равновесие, не подвергаясь насмешкам и не слишком выделяясь на фоне сверстников.

Когда наступили летние каникулы — а Гилу к тому времени уже исполнилось пятнадцать лет — класс совершил трехдневное паломничество к эскарпу Рабия в Скудные горы, чтобы воочию лицезреть и постигнуть Знамение. В капсулах Обертренда они доехали до деревни Либон, после чего отправились пешком вверх по предгорьям в сопровождении фургона, груженого провизией и спальными мешками.

Первую ночь они провели у подножия округлой скалистой возвышенности на берегу пруда, окаймленного зарослями тростника и речной ивы. Паломники развели костры, пели и болтали — Гил никогда еще не чувствовал себя так привольно! Оттенок отважного приключения походу придавало то обстоятельство, что неподалеку еще водились вирваны — полуразумные существа трехметрового роста с массивными длинными рылами, черными, как матовые опалы, глазами и жесткими пегими шкурами, покрытыми беспорядочными темно-лиловыми, черными и бурыми разводами. По словам прыгуна-вожатого, вирваны зародились на Хальме и обитали в Скудных горах до прибытия людей. «Если вы их заметите, не подходите близко! — предупредил экзальтированно напряженный, никогда не улыбавшийся атлет-вожатый. — Вирваны, как правило, безобидны и скрытны, но иногда нападают, если к ним назойливо пристают. Время от времени они появляются на уступах скал, хотя в основном проводят жизнь в пещерах и подземных проходах и предпочитают не находиться под открытым небом подолгу».

Один из послушников, нахальный юнец по имени Найон Бохарт, выпалил: «Вирваны забрасывают мысли, как сети, и читают в уме людей, разве не так?»

«Чепуха! — отрезал вожатый. — Это было бы чудом, а вирваны не познали Финуку, единый и нераздельный источник чудес».

«А я слышал, что они говорят молча! — настаивал Найон Бохарт, склонный к непочтительному упрямству. — Посылают мысли далеко-далеко, а как — никто не знает».

Вожатый решил покончить с пустой болтовней: «Разверните мешки и ложитесь спать! Завтрашний день вы запомните на всю жизнь — мы взойдем по эскарпу Рабия, дабы лицезреть Знамение».

Наутро, подкрепившись чаем с печеньем и сушеными морскими сливами, юные паломники стали подниматься по пустынным скалистым склонам, поросшим жестким кустарником с острыми шипами.

Ближе к полудню они достигли эскарпа. Когда-то в древности гроза ударила в горный уступ молнией, оставившей на выпуклой черной скале замысловатый узор белесых отметин. Некоторые сочетания следов молнии, ныне обрамленные водруженными жрецами золотыми окладами, напоминали затейливые буквы архаического алфавита, составлявшие неровную надпись: