Андрей Столяров - Телефон для глухих

В кране захрипело, засвистело, и я его выключил. Все. Коммунальные службы развалились. Вытер лицо мокрой рукой. Что-то изменилось на улице. Что-то со светом. Неуловимое. Я так и замер - с ладонью на щеке. Вот оно... - Грубая, ломаная трещина расколола небо. От края до края - долгой молнией. Извилистые края заколебались, начали отодвигаться. Бесшумно, подхваченная глубинным течением, разомкнулась голубая льдина. Встал черный купол Вселенной. Глянули колючие звезды. Холод сошел на землю. И ко мне в сердце - тоже. Потому что это был финал: погасили свет и упал занавес. Апокалипсис. Бронингем. Сентябрь - когда распахнулось небо. Пять лет назад. Осень земных безумств. Четыре Всадника на костлявых ногах. Четыре улыбающихся черепа. Вплавленные в булыжник, четкие следы подков. Красная Полынь, поднявшая над городом мутное зарево и сделавшая воду - горечью, а воздух - огнем. Люди искали смерти и не находили ее.

В соседней комнате кто-то разговаривал. Шепотом, почти неслышно. Будто мышь шуршала. Я толкнул стеклянную дверь. Катарина лежала на диване. Одетая и причесанная. Зажмурив глаза. Левая рука ее в синих венах на сгибе беспомощно свесилась до пола - там валялась открытая сумочка, а правой она прижимала к слабым губам плоский, янтарный кулон магнитофона. Такой же кулон был и у меня, только я не носил. Рядом, на столике, находился стакан воды и упаковочка пегобтала. Эту упаковку ни с чем не спутаешь. Она для того и выпускается - яркая, с огненными, фосфоресцирующими буквами.

Итак, начался сеанс. Она оделась, взяла сумочку, а выйти не успела начался сеанс. Надо же - именно сейчас. Я прижал пальцами холодное запястье. Пульс был нормальный - ровный и отчетливый. Значит, совсем недавно. Катарина медленно подняла веки. Меня не узнала. Что вполне естественно. Во время сеанса реципиент отключается от внешнего мира. Я открыл пегобтал: полный комплект, двенадцать штук. Второй упаковки не было. Видимо, она не успела. Я засунул ей между губами сразу две таблетки. Вот так. Теперь по крайней мере у нее хватит сил. Таблетки растворились мгновенно. Катарина продолжала шептать. Что-то совершенно непонятное. Трижды повторила: "Зеркало... зеркало... зеркало". Никогда нельзя сказать заранее, имеет ли передача какой-нибудь смысл. Связь с Оракулом дело темное. Тихомиров вообще считает, что это не связь, а периодический вывод отработанной информации за пределы Зоны. Сброс мусора. Может быть. Далеко не каждый человек способен принять передачу. Я, например, не способен. А у Катарины уже четвертая. Она не расстается с магнитофоном. Записями передач заполнены сотни километров пленки. Над дешифровкой бьется целый институт. И работу его дублируют еще два института. Просто так. На всякий случай. Мы же доверяем друг другу. Только результаты нулевые - бред и бред: обрывки фраз, обрывки мыслей, редко - короткий связный абзац. Философия хаоса, так назвал это Бьернсон. Мысли праматерии. Хотя не такой уж и бред. Технологию "вечного хлеба" выудили именно из передачи. И "философский камень" тоже. Правда, мы не представляем, что делать с этим "камнем": неядерная трансмутация элементов - крах современной физики. Поймал, кажется, Ян Шихуай. Он потом умер во время второго сеанса. Тогда еще не знали о летаргическом эффекте передач. Реципиент обходился без пегобтала - своими силами. Сколько их ушло в сон, из которого не возвращаются. И ведь уже догадывались, но все равно выходили на связь. Отбою не было от желающих. Романов... Альф-Гафур... Кляйнгольц... сестры Арбеттнот... Тогда казалось, что после долгих лет растерянности и непонимания начался настоящий диалог, что вот-вот, еще одно усилие, один шаг, одна - самая последняя - жертва и рухнет стена молчания, пелена упадет с глаз, мы все поймем - откроются звездные глубины...

Пегобтал действовал. Катарина дышала редко и спокойно. Порозовела кожа на скулах. Я не знал, что делать, идти она не могла - собрал сумочку, подготовил шприц для себя. Это обязательно: я мог спонтанно включиться в передачу - вторым партнером, через Катарину. Такое бывает. Минуту-другую посидел бесцельно - отчаиваясь и хрустя по очереди каждым пальцем. Звезды ледяной крошкой усыпали небо. Жесткие, невидимые лучи их воткнулись в лицо. Наверху все еще терзали рояль. Теперь - Шопеном. "Похоронный марш". Звучало жутковато. Я сорвался, как подхваченный, - прыгнул через две ступеньки, через четыре, забарабанил в дверь. Вышел старик в клетчатой, мягкой домашней куртке. Развел длинные руки:

- Оказывается, я не один остался...