Питер Страуб - История с приведениями

Он понял наконец, что пока он неделями высиживал здесь, боясь за свой рассудок, она терпеливо играла с ним. Даже сомнение (а оно до сих пор не покидайте его) было частью этой игры. Она ослабляла его, мучила его, как когда-то мучила Джона Джеффри, пока тот не прыгнул с моста в замерзшую реку.

- Эй, - позвал он.

Девочка села на качели и посмотрела на него.

- Эй.

- Чего тебе?

- Поди сюда.

Она встала и пошла к нему. Он боялся, ничего не мог с собой поделать. Девочка остановилась в двух шагах от него.

- Как тебя зовут?

- Анджи.

- Анджи что?

- Анджи Мессина.

- Где ты живешь?

- Тут. В городе.

- Где?

Она неопределенно указала куда-то на восток, в направлении Лощины.

- Ты живешь с родителями?

- Мои родители умерли.

- Тогда с кем?

- С людьми.

- Ты слышала когда-нибудь о женщине по имени Флоренс де Пейсер?

Она покачала головой: может, да, а может, и нет.

Он посмотрел вверх, на солнце, не в силах говорить дальше.

- Чего ты хочешь? - спросила девочка.

- Хочу, чтобы ты поехала со мной.

- Куда?

- Так, Прокатиться.

- Ладно.

Дрожа, он встал со скамейки. Вот и все. Так просто. Так просто. Никто их не заметил.

Что самое плохое ты сделал в жизни? Украл одинокую девочку и гнал машину без сна, без отдыха.., и прижимал нож к ее груди?

Что самое плохое?

Не поступок, но помышление: фильм ужасов, безостановочно крутящийся у него в голове.

ЭПИЛОГ

ЛОВУШКА ДЛЯ МОТЫЛЬКА

- Положи нож, - раздался голос его брата. - Ты слышишь меня, Дон? Положи нож. Иначе это добром не кончится.

Дон открыл глаза и увидел, что сидит в открытом ресторане, выходящем на улицу. Дэвид сидел напротив, все еще красивый и излучающий уверенность, но вместо костюма на нем был какой-то полотняный мешок: лацканы серые от пыли, в швах проросли бледные побеги. Мох густо покрывал рукава.

Перед ним стояли отбивная и бокал вина; в одной руке он держал вилку, а в другой - дядин нож с костяной рукояткой.

Дон расстегнул пуговицу на его рубашке и направил туда лезвие ножа.

- Я устал от твоих шуток. Ты не мой брат и я не в Нью-Йорке. Я в комнате мотеля во Флориде.

- И ты не выспался, - сказал брат. - Ты выглядишь ужасно, - Дэвид облокотился на стол и сдвинул большие солнечные очки на лоб. - Но, возможно, ты и прав. Тебя ведь это не удивляет, не так ли?

Дон покачал головой. Глаза брата были ее глазами, хотя она и скопировала их удивительно точно.

- Я знаю, что я прав.

- Насчет девочки в парке? Конечно. Конечно, ты был прав. Ты ведь долго искал ее, так?

-Да.

- Но ведь через несколько часов бедная сиротка Анджи опять будет в парке. Лет в десять-двенадцать она будет как раз для Питера Бернса, как тебе кажется? Ну, правда, бедный Рики покончит с собой гораздо раньше.

- Покончит с собой?

- Это ведь так легко устроить, дорогой брат.

- Не зови меня братом, - сказал Дон.

- О, но мы же братья, - Дэвид улыбнулся.

В комнате мотеля с постели встал неряшливо одетый негр, снимая с шеи саксофон.

- А теперь послушай меня. Узнал?

- Доктор Заячья лапка.

- Собственной персоной.

Лицо его было тяжелым, властным, и на нем был не клоунский наряд, как воображал Дон, а поношенный коричневый костюм со светлыми, почти розовыми заплатами. Его костюм тоже походил на пыльный мешок - от долгой жизни в дороге. И глаза его были пусты, как у девочки, - только белки их пожелтели, как клавиши старого рояля.

- Я о тебе не думал.

- Какая разница? Там есть много такого, о чем ты и подумать не можешь, доверительный голос музыканта вторил тембру саксофона. - Пара легких побед не означают, что ты выиграл войну. Я много видел таких людей. Ты привез меня сюда, Дон, но куда ты денешь себя? Куда ты денешься от того, что не можешь даже вообразить?

- Я могу стоять с тобой лицом к лицу, - сказал Дон. - Слышишь, старый шут?

Доктор Заячья лапка рассмеялся - глухо и мерно, как камешек, прыгающий по волнам, и Дон вдруг очутился в апартаментах Альмы Моубли среди знакомых ему вещей, и перед ним на кушетке сидела сама Альма.

- Ну в этом нет ничего нового, - проговорила она, все еще смеясь. - Мы с тобой много раз были лицом к лицу. И в долгих позициях тоже.

- Убирайся, - сказал он. Превращения начали действовать на него: в желудке горело, в голове отдавались глухие удары.

- Я думала, ты привык, - сказала она своим переливчатым голосом. - Ты ведь знаешь о нас больше, чем любой другой на этой планете. Если тебе не нравятся наши характеры, то уважай хотя бы наши таланты.

- Я уважаю их не больше, чем трюки фокусника из ночного клуба.